Пастырь из спецназа
Шрифт:
Допрос – а иначе назвать это было трудно – продлился два часа. Кто-то уже успел стукнуть Скобцову, что на храмовой территории видели Бориса Николаевича Ефимова, подозреваемого в причастности к колоссальной сектантской афере с акциями открытых в Усть-Кудеяре предприятий.
– Был, – признал священник. – Я лично привез его туда, чтобы передать в руки прихожан.
– И почему не передали? – сжав губы, строго посмотрел на священника Скобцов.
– Я передал, – развел руками священник. – Но они его простили.
– Как простили? – оторопел начальник милиции.
– По-христиански… Как же еще?
В кабинете уже в который раз воцарилась мертвая тишина. Такое эти стены слышали впервые.
– И что дальше?
– А потом, как мне кажется, он ушел, – пожал плечами отец Василий.
– Как ушел?! – хором выдохнули Скобцов и Медведев. Похоже, что они так и думали, что костолицый все еще отсиживается где-нибудь в потаенном месте храма и стоит немного на попа надавить…
– Все детали мне неизвестны… там ведь у ворот, кажется, ваши люди стояли, Аркадий Николаевич?
Скобцов побледнел: фактически его только что обвинили в преступной служебной халатности.
– Так, Аркадий Николаевич… – зловеще произнес Медведев.
Скобцов побледнел еще сильнее.
– Я думаю, что вы задали мне все свои вопросы? – наклонил голову отец Василий, но ответа не последовало. И тогда он развернулся и в полной тишине вышел из кабинета.
Когда отец Василий вернулся в храм, во дворе уже почти никого не осталось. Но сам храм был полон. Вчерашние «Дети Духа», лично убедившись в могуществе намоленной иконы, стояли перед ней сплошными рядами – не протолкнуться, – и каждый просил о своем. «И слава господу! – радостно вздохнул священник. – Как хорошо-то! Как славно!»
Он прошел в бухгалтерию и первым делом прижал Олюшку к себе.
– Я так по тебе соскучился! – с чувством произнес он. – Представить невозможно!
– Я – представляю, – положила ему голову на плечо жена. – Вот порою вас нет и нет, а я сижу одна-одинешенька на кухне, в окно смотрю и гадаю: живы ли вы еще или нет…
– Ты же знаешь, господь хранит своего недостойного раба, – улыбнулся ей священник.
– Знаю, – уверенно кивнула жена. – И все равно боюсь. Каждый раз. – Она подняла свои прекрасные глаза, и в них читались обожание и мольба. – Вы уж не покидайте меня надолго, пожалуйста… Хорошо?
– Хорошо, моя милая, – нежно поцеловал ее отец Василий.
Он попил чаю с принесенными женой домашними кексами и понял, что ему очень и очень хочется побыть одному. Но здесь, в бухгалтерии, все было слишком по-свойски, привычно, а в храме так и стояли перед иконой возвращенные в лоно православной церкви люди. Отец Василий подумал и взял из стола ключи от нижнего храма.
– Пойду помолюсь господу нашему, – известил он жену и вышел.
Как это бывает порой в конце февраля, на дворе пахло весной, и священник, со вкусом вдыхая этот новый воздух, прошел к дверям нижнего храма. Вставил ключ в замочную скважину, открыл дверь и, медленно ступая по гулкому полу, вышел в самый центр. Отсюда дверь в тайник, в котором несколько десятилетий хранилось главное храмовое сокровище, была отчетливо видна.
Он торжественно, с чувством опустился на колени и молитвенно сложил руки на груди. В этот миг священник, как никогда остро, ощутил и бренность своего земного бытия, и величие рано или поздно предстоящей встречи со всевышним. «Господи, – сказал он. – Ты видишь меня перед собой, как есть. Ты всегда меня видишь таким, какой я есть на самом деле, таким, каким даже я сам себя не вижу… Так помоги мне…»
Раздался отчетливый всхлип.
«… Так помоги мне, недостойному рабу твоему…»
Всхлип повторился. А потом кто-то громко, натужно высморкался. Священник вздрогнул и открыл глаза. Теперь было тихо.
«… мне, недостойному рабу твоему, понять…»
Кто-то громко вздохнул и шмыгнул носом.
Священник резко открыл глаза. Храм был пуст.
Он подождал некоторое время, и наконец его ожидание было вознаграждено: всхлип снова повторился.
Звук шел из-за двери тайника.
Священник осторожно, на цыпочках, подкрался к железной двери и приложил ухо к холодной поверхности: за ней отчетливо слышалось тяжелое дыхание.
С того самого момента, как икону вынесли к людям, эта дверь не закрывалась: памятуя о том, как нечаянно захлопнул ее, а затем чуть не погиб от жажды вместе с костолицым, священник самолично загнул язычок щеколды, и с тех пор эта дверь вполне могла быть прикрыта, но ни в коем случае не захлопнута навсегда. Отец Василий никому на свете не желал повторения своего горького опыта. Но теперь там, внутри, кто-то сидел.
Отец Василий перекрестился и рванул дверь на себя.
Он никого не увидел: внутри было темно, как в преисподней. Но звук дыхания усилился.
– Кто тут? – спросил отец Василий.
– Уйди, скотина, – плачущим голосом ответили из темноты, и это был голос костолицего.
– Боря? – Только теперь священник понял, почему бывший миссионер не попал в цепкие руки Скобцова.
– Уйди, гад! – надрывно произнес костолицый, явно не желая покидать своего убежища.
– Ладно, Боря, хватит, – примирительно сказал священник. – Выходи…
– Не доводи до греха, поп! – с клокочущей ненавистью выкрикнул костолицый из темноты.
– Ладно, не буду… – пожал плечами священник и отошел от двери. Некоторое время постоял в полном молчании и вздохнул. – Ты меня извини, Боря, но по-другому было нельзя…
– Ну да, как же! – ядовито откликнулся костолицый. – Православному храму прихожане нужны, чтоб было кому пожертвования нести… Поэтому ты меня им сдал?
– Ну, ты там у себя в секте тоже не за спасибо работал, – подколол его священник и понял, что это получилось глупо, жестоко, а главное – лживо: дело-то в душах, а не в деньгах…