Пасьянс судьбы, или Мастер и Лжемаргарита
Шрифт:
Претендентов на неё в нашем классе было трое: Илья Серебро, Анатолий Волович и Геннадий Ильин. Получил медаль (серебряную) – один Ильин. Илья Аронович Серебро, отличник и большой общественник с демагогическими ухватками, совершенно неожиданно провалился на экзамене по письменной литературе, написав сочинение на тройку. Анатолий Абрамович Волович, в ту пору кандидат в мастера по шахматам, имел в аттестате зрелости только одну четвёрку, но по очень важному предмету – по этой же самой письменной литературе. Одна четвёрка в аттестате давала ему право на получение серебряной медали. Да вот беда – в одной из учебных четвертей у Воловича стояла тройка по этому предмету, и на этом основании ему было отказано в получении награды за отличную успеваемость. В иные времена эту тройку заменили бы по – тихому на четвёрку, и получай «серебро», но в сталинские и первые послесталинские времена такие манипуляции обычно не практиковались, особенно по отношению к евреям. Впрочем,
Сапожников-младший страшно стеснялся своего имени и отчества, а потому на обложке тетрадей писал не Сапожникова Абрама, а Сапожникова Бомы. После окончания школы он поступил в Педагогический институт и, благополучно закончив его, стал преподавать в школе математику, обзаведясь при этом новыми именем и отчеством: Владимир Миронович. Ну а у меня в школе была кличка Ведьма – в силу некоторой созвучности её (по первым двум буквам) с моей фамилией. Что ж, Ведьма так Ведьма. Вейцман так Вейцман. Выдержим. Но если школьная кличка после окончания мной школы навсегда ушла в прошлое, то «скользкую» (учитывая российские реалии) фамилию я в известной степени героически пронёс через всю свою жизнь, постоянно ощущая некоторые житейские неудобства и понеся известные потери. Уверенно могу сказать. Делать научную карьеру с такой фамилией в СССР после 1943 года было весьма непросто, а делать литературную карьеру непросто втройне. Вот только в школьные годы я мечтал исключительно о карьере оперного певца. Что ж, если хотите рассмешить Бога, расскажите ему о своих планах на будущее. Он, наверное, и посмеивался, слушая моё пение в течение нескольких последующих лет.
И вот последний школьный звонок, «И снова бой, покой нам только снится…» (Цитируя тут Блока, я слово “вечный” заменил на “снова”.) Летних каникул на этот раз не будет. Я подаю документы в приёмную комиссию «Московского института цветных металлов и золота имени М. И. Калинина» (ЦВЕТМЕТ) на специальность «Обработка металлов давлением». У меня месяц на подготовку. Приёмные экзамены (всего шесть) в августе. Я чувствовал себя вполне уверенно – подготовился – то основательно. Вот только человек предполагает, а Бог располагает. А иногда и намекает. Вспомним хотя бы… Юлия Цезаря, споткнувшегося обо что-то по пути в зал заседания римского сената. Последнего для Гая Юлия заседания. Я, само собою, не Юлий Цезарь, но меня, как и его, Высшая Сила удостоила божественного намёка. Случилось следующее.
Направляясь в приёмную комиссию института для подачи документов, я поскользнулся на крыльце его главного входа и почти упал на спину. Почти, ибо, опрокидываясь, успел выставить руки в направлении противоположном движению моего тела и предотвратил тем самым удар моей спины и, возможно, головы о настил крыльца. В положении близком к горизонтальному, я вперёд ногами немного проехал в сторону входной двери и быстро встал на ноги. Кто-то, из стоящих в это время поблизости, сказал с явным одобрением:
– Ишь ты! Как во время руки выставил!
Вот такой вот намёк – поскользнулся и ногами вперёд в направлении входных дверей, при поддержке обеих рук. Примета в конечном итоге сбылась, и «руки» сыграли свою роль. Поддержали. А главное, никаких переломов, сотрясений и ушибов.
Вообще-то в жизни своей я многократно спотыкался обо что-то или поскальзывался на чём-то с последующий падением, но без всяких серьёзных последствий – ни переломов костей, ни сотрясения мозга, разве что ушибы. Впрочем, один раз (это случилось много лет спустя) моё падение на зимний тротуар оказалось весьма жестоким. Было это уже в девяностых годах ушедшего века.
Как-то зимним вечером я в хорошем настроении возвращался домой, держа в руке коробку с тортиком, купленным на скромный литературный гонорар за юмореску, опубликованную в журнале «ЭКО». На улице было очень скользко. Идти следовало медленно и очень осторожно. Я, между тем, весьма торопился, полностью забыв об осторожности. В результате поскользнулся и упал на спину, жестоко ударившись о заледеневший тротуар. Естественно, выставить рук в этот раз я уже не сумел, так как в одной из них нёс этот самый тортик, который следовало доставить до дома в целости и сохранности. Удар потряс меня до самого основания. Первый раз в жизни я не смог встать на ноги без посторонней помощи после падения. У кого-то после такого удара мог быть перелом позвоночника вкупе с сотрясением мозга. У меня не случилось ни того, ни другого, вот только в себя я пришёл далеко не сразу. Словом, «закрытый тригон» сработал и на этот раз. Сработал он и во время моего краткого абитуриентства, причём не только во время моего падения у входа в Институт цветных металлов и золота.
№ 4 – Абитуриент, кандидат, студент
Прочтя заголовок этого раздела моих воспоминаний, кто-то может не без ехидства спросить:
– Ну ладно, с абитуриентом и студентом всё ясно, но как прикажете понимать слово «кандидат», затесавшееся между двумя другими словами заголовка? Автору что, засчитали вступительные экзамены в ВУЗ в качестве экзаменов кандидатского минимума? Нет, конечно, но об этом чуть позже.
К вступительным экзаменам в высшее учебное заведение абитуриенты во времена моего школярства готовились сами. К услугам репетиторов, как правило, не прибегали. Я, естественно, исключением не был.
Учили нас в школе на совесть, спуску не давали – и двойки ставили налево и направо, и на второй год оставляли без лишних слов. Если же и «второй год» не помогал, то незадачливый ученик отправлялся в ремесленное училище – приобретать рабочую профессию. А хочешь получить аттестат зрелости, милости просим в вечернюю школу рабочей молодёжи. Там созреть полегче. Конечно, одновременно учиться и работать дело не простое, зато и спрос с учеников в таких школах заметно ослаблен по сравнению со спросом в школах гимназического типа, хотя и с ослабленными в свою очередь требованиями по сравнению с требованиями к ученикам дореволюционных классических гимназий. Что ж поделаешь, если значительная часть детей из рабоче – крестьянских семей не успевала в общеобразовательной школе дневного обучения. Многие и четырёх классов закончить были не в состоянии. С годами в дневных школах всё радикально изменилось: и двойки перестали ставить, и на второй год не оставляли. Считалось, нет плохих учеников, есть плохие учителя! Вот и приходилось «плохим» учителям школ дотягивать со скрипом лентяев и неспособных ученичков до получения неполного среднего образования. Требования к ученикам резко понизились, и вот тут-то и появились в большом количестве репетиторы, натаскивающие выпускников средней школы на успешную сдачу приёмных экзаменов в высшие учебные заведения. Кстати, в эти же времена появились и элитные дневные школы, математические и с преподаванием на иностранных языках – английском, немецком и французском. Но, похоже, поток моего сознания немного уклонился в сторону, переместясь к тому же лет на десять – двенадцать в будущее. Ничего, мы быстрёхонько вернём его в август 1954 года, ко времени сдачи мной первого вступительного экзамена – письменной литературы.
Так вот, накануне его меня атаковала жестокая вирусная инфекция (грипп), доведшая температуру моего тела до 40,6 градусов по Цельсию. И где я подхватил такую жестокую заразу в разгар лета?! Тут было в самый раз подумать не о вступительных экзаменах в Институт цветных металлов и золота, а о путешествии в мир иной, где ни золота, ни цветных металлов. Впрочем, ни о чём подобном мне и в голову не приходило, более того, я и физически – то несмотря на такую температуру тела чувствовал себя относительно неплохо. Однако одно дело лежать горяченьким в постели, и совеем другое дело отправиться сдавать экзамен при температуре близкой к смертельной. Как быть, прикажете? Вывод очевиден – следовало перенести экзамен на другое число. Это и было сделано. Наташа, жена моего уже известного читателю кузена Лёвы, поехала в институт и договорилась о переносе экзамена по письменной литературе на более поздний срок. И вот я здоров, пора за дело.
Сегодня я уже не помню, по какому предмету я экзаменовался на первом приёмном экзамене в институт – по физике или же по перенесенной письменной литературе. А, может быть, по математике? Помню лишь, с физикой и математикой проблем не было. Математику я сдавал преподавателю по фамилии Вильхельм. После моего ответа на вопросы по билету я получил очень лёгкий дополнительный вопрос, связанный с комплексными числами, на который без труда ответил. В итоге пятёрка. В качестве дополнительного вопроса по физике мне было предложена задача, связанная с размерностью какой-то величины. И тут я успешно справился. И снова отлично. На экзамене по письменной литературе я выбрал сочинение, связанное с творчеством Владимира Маяковского, поэта, чьей реинкарнацией я, возможно, с известной вероятностью являюсь! В ходе этого экзамена я испытал некую трудность, связанную с написанием слова «ленинский» во фразе «ленинский огромный лоб». Как там у Владимира Владимировича: «ленинский» или «Ленинский»? Решив, что кашу маслом не испортишь, я написал «Ленинский». А если ошибся, «тем хуже для грамматики», в данном случае для орфографии. Впрочем, после экзамена по письменной литературе я долго пытался разрешить вопрос с правильным написанием определения (член предложения) лба вождя мирового пролетариата. Так «Ленинский» или же «ленинский»? Самое странное, что я почему-то не догадался при разрешении этой проблемы просто-напросто взять да заглянуть в Маяковского.