Пасынки безмолвия
Шрифт:
Сорока взвыл, выплевывая проклятья.
Яростно замотал головой, с парадоксальной двуличностью отказываясь верить в происходящее и одновременно выискивая надежное укрытие, в котором сможет дать последний бой. Стреляли, как и он сам, неприцельно. Клали заряды винтовок рядом, сознательно и умело корректируя его маршрут; загоняли туда, где высились яркие, горами самоцветов сверкающие Купола.
Он выстрелил еще пару раз.
Почти в воздух, не рискуя целить по окнам, где еще могли оставаться горожане, врасплох застигнутые в своих квартирах появлением охотника. А Инкубаторы впереди действительно
Теперь он видел как минимум троих палачей, приехавших из Теплиц по его душу. Один действительно находился внутри обветшалого кондо по левую руку. Продвигался по пятому этажу прямо сквозь гипсокартонные перегородки и часто постреливал в окна.
Еще двое следовали точно по маршруту Сороки, той самой гостеприимной улицей, что в тесном Циферблате тянула на звание проспекта. Короткими перебежками нелюди сокращали дистанцию, прячась в подъездах и за ржавыми остовами брошенных сто лет назад автомобилей. Стреляли редко, причем огонь открывал только один из молчунов; второй преследователь вообще не обнажал притороченного к спине жуткого агрегата.
Лабиринт опустел окончательно.
Забились в норы перепуганные рейдом люди. Поспешили убраться прочь желтопузые, призванные следить за безопасностью зрителей. Не осталось даже зевак на крышах, до этой минуты заключавших ставки, как долго продержится обладатель «морковки».
Залпы сразу из двух стволов заставили Сороку метнуться к основанию здания, в котором засел один из ловчих. Били справа, через проспект, невидимые невооруженным глазом, обогнав парня и устроив засаду. Стреляли, впрочем, опять не на поражение. Это он успел осознать, опрокидывая пустые баки для уличных костров и вкатываясь в вонючий переулок – пули ложились на щербатый асфальт рядом, но нарочито в стороне, продолжая гнать «дичь» в нужном направлении…
Над головой, вышибая окно кондоминиума и одним прыжком влетая в балкон соседнего дома, промелькнул силуэт. Под ноги упало, зашипело, задымило. Кашляя и отплевываясь, Сорока еще несколько раз выстрелил по укрытию, из которого давили огнем. Не веря ушам, расслышал короткий вскрик, после чего ответная стрельба прекратилась. Однако газ, валивший из сброшенной сверху гранаты, не позволил насладиться триумфом: парнишка опять бросился бежать, жадно хватая чистый воздух распахнутым ртом…
От него отстали минуты через две.
А может, сразу после брошенной дымовой плетки, Сорока точно не знал. Лишь через какое-то время убедился, что в спину больше не стреляют, а вокруг стоит такая тишина, что слышно работающее через два квартала радио. По нему, кстати, все тот же обдолбанный ведущий вел почти прямую трансляцию погони, основанную на показаниях очевидцев.
Остановившись и прислушавшись, беглец без сил уперся ладонями в колени. Дышал так, словно вынырнул с пятнадцатиметровой глубины. Затем его вырвало, фактически одной бодрячковской желчью, отчего во рту и на душе стало еще поганее. В ушах колотило, глаза чесались от газа выродков, на правой пятке зрела жирная мозоль, плечи
Почему они остановились?
Водички попить? Растянуть удовольствие или разработать новую тактику? Свериться с картами? Сорока не знал, да и не особенно хотел. Хотя нет, враки – хотел! Он бы дорого дал за то, чтобы узнать, как дальше собираются действовать его убийцы… А может, ловчие отстали, чтобы перевязать раненого, которого он – нищеброд и раздолбай из Циферблата – умудрился-таки подстрелить из краденого пистолета? Пусть теперь насладится погоней, сукин сын, когда станет истекать кровью!
В узкой полоске неба, болезненно зажатого шершавыми стенами близкостоящих домов, проплыл плоский разведывательный зонд. Парящий скат с корпоративной маркировкой на блестящем пластиковом боку. Покружился, блестя объективами камер и чутко шевеля жерлами сканеров. Скрылся из виду.
Все еще не в силах отдышаться, марафонец поневоле отбросил полупустую обойму «Рогалева». Вытянул из кармана полную. Уронил, наклонился поднять и чуть не упал на колени. Кое-как зарядил пистолет. Заставил себя сделать новый шаг. За ним еще один. И снова побежал, пытаясь сориентироваться в малознакомых переулках Сектора…
Последние надежды таяли, словно кусок маргарина на раскаленной жаровне: по всему выходило, что молчуны гнали Сороку в тупик. Прямо к основанию одной из Пробирок, к смертоносной демаркационной линии, пересекать которую в здравом уме не согласится ни один житель Циферблата. Значит, все же остается лишь финальный бросок на пулеметы? Пусть удавятся, дерьмоголовые, когда поймут, как сильно просчитались…
Ни одно из окружающих зданий в качестве укрытия, конечно же, не годилось. Во-первых, Сорока четко осознавал, что в многоэтажке его молниеносно зажмут со всех сторон, выследив по психотепловым следам. Да еще и благодарные свидетели выдадут: никому не хочется ждать, пока охотничья свора стрельбой и гранатами выкурит жертву, решившую спрятаться именно в их здании.
Во-вторых, несмотря на запущенный вид домов, многие квартиры были заселены. Такими же, как он и Ливень: не совсем уж нищими, но и неспособными купить или снять апартаменты в зданиях с работающими водопроводом или исправными лифтами. А подвергать опасности невиновных Сорока не хотел. Даже сквозь щемящую зависть к их благополучному существованию, которое продолжится и завтра…
Под ногами хрустел мусор – битое стекло и пластиковые упаковки фабричных пайков, производимых на предприятиях Застеколья. В легкие будто залили кипящего олова, у парня кружилась голова и заплетались ноги. Но он все равно заставлял их двигаться, стараясь как можно сильнее увеличить разрыв между собой и кровожадными нелюдями.
Еще через несколько минут по нему снова начали стрелять.
Автоматная очередь перечеркнула проезжую часть слева, недвусмысленно давая понять, что в выбранный переулок ход заказан. Сорока метнулся вправо, споткнувшись и едва не рухнув на кучу битого кирпича. Охнул, вскинул пистолет. Обернулся, но целей не обнаружил.
Где-то над головой закричала женщина. Что-то хлопнуло, с треском обвалилось. Дважды выстрелив наугад, бывший продавец Сливоносого Вардана бросился в единственно возможный проулок, проклиная себя за трусость и малодушие.