Пасынки безмолвия

Фролов Андрей

Он попытался нащупать на шее радиостанцию, но с растущим ужасом обнаружил, что ее тоже сорвало. На пальцах осталось что-то липкое, соленое, еще теплое и наполненное его собственными мыслями; Петрос догадался, что рана от удара железным прутом щедро кровоточит. Ничего… сначала он найдет фонарь, затем – аварийный маяк, свяжется с поверхностью и выдаст в эфир сигнал бедствия. До той поры постарается лишний раз не двигаться: после полноценного медосмотра у него все-таки могут обнаружиться скрытые переломы, внутренние кровотечения или серьезные растяжения.

Подавляя кашель

и двигаясь как можно аккуратнее, оператор снял с пояса датчик атмосферного загрязнения. Активировав экран с подсветкой – на нем мельтешили предупреждающие надписи, но Петросу сейчас было не до них, – принялся водить анализатором из стороны в сторону, пытаясь сквозь оседающую пыль рассмотреть среди обломков цилиндр фонаря.

Слева мелькнула тень.

Крупная, темная, окатившая человека отзвуком приглушенного звериного логосолитона.

Затем еще одна.

Петрос вздрогнул, но приказал себе хладнокровно продолжать поиски. Включив еще и треснувший в падении сканер, он постарался как можно выше поднять приборы, чтобы увеличить круг испускаемого их дисплеями света. И даже не обратил внимания, что на экране радара обнаружены многочисленные биологические объекты…

Фонарь все же нашелся.

Справа, под бетонным обломком, но, к счастью, не очень глубоко. Отложив анализатор, Петрос со стоном потянулся в его сторону. Оцарапал тыльную сторону ладони, но все же подцепил пальцами увесистый бочонок персонального прожектора. Включил, возблагодарив Божество за то, что стекло и лампы не разбились. И поспешно рубанул лучом по границам помещения, в которое так нелепо угодил. Рубанул, прочертив излишне-яркий след от стены к стене. И застыл, чувствуя, что в горле образовался комок.

Потому что комната тут же взорвалась недовольным писком и скрежетом сотен химерьих лап. Из-под злой солнечно-желтой полосы во все стороны метнулись рычащие коричневые тушки тех, кто пришел на смену пасюкам из рода Rattus Norvegicus…

Похолодев, Петрос потянулся к поясу, где еще несколько минут назад висел верный станнер, способный на максимуме заряда испепелить взрослую химеру. Не нащупав оружия, принялся отползать назад и вверх – полулежа на спине, размахивая фонарем так, словно его свет не только доставлял животным дискомфорт, но и мог навредить. Сканер, забытый в пыли, показывал так много целей, что начинал барахлить и исходить помехами.

Комната, в которую просел пол коридора, оказалась квадратным залом примерно десять на десять метров. Часть стен помещения тоже обвалилась от времени, открывая взгляду твердую серую почву и многочисленные провалы нор, ее пронзавшие. Груда ломаного бетона, на которой лежал Петрос, под крутым углом поднималась вверх, где на высоте четырех-пяти метров темнела бесформенная дыра, в которую он провалился.

Застонав, Петрос принялся карабкаться как можно выше, уже предвидя, что наверняка не дотянется до края даже с верхушки оползня…

Химеры были рядом. Они были повсюду, заставляя слышать свой отвратительный запах, слушать свой неуемный и злобный визг. В мельтешащем из стороны в сторону луче Петрос видел лобастые лысые головы, разветвленные на четыре хоботка

длинные носы, нежно-розовые хвосты. Все еще перепуганные вторжением и ярким светом, грызуны отпрянули от источника угрозы, собравшись в огромный колышущийся ковер. На ближних к инженеру рубежах, готовясь защищать стаю, остались самые крупные особи, в холке достигающие колена взрослого человека.

Благодаря ускоренному эволюционному процессу его дочь будет считывать логосолитоны животных куда эффективнее отца. Но и он, насколько позволяло затрудненное дыхание и сковывающий страх, улавливал остаточные следы, пульсацией исходящие от живого шерстяного покрова. Слышал испуг, перерастающий в агрессию, улавливал ненасытный голод и стремление защитить потомство, территорию и свою жизнь.

На призывы стаи из нор появлялись все новые бойцы. С откушенными ушами, в шрамах и с блеклой жесткой шкурой. Еще нерешительные, только принюхивающиеся к двуногому чужаку, посягнувшему на территориальную целостность пищащей империи. Но вливающиеся в общую массу, как римские легионеры – в строй манипулы.

Встав на неустойчивом, готовом рассыпаться склоне из обломков, Петрос попробовал дотянуться до края, с которого упал. Не смог. Прыгать или совершать иные резкие движения побоялся. Швырнул в химер несколько камней, распугав передних. При этом отдав себе хладнокровный взвешенный отчет, что эта мера надолго зверей не остановит. А это значит, что скоро они…

Заметив под бетонным фрагментом бывшего пола рукоять станнера, Петрос чуть не вскричал от радости.

Обвалив на наступающих животных еще один кусок перекрытия, он упал на колено и потянулся к оружию. И тут же обнаружил, что не дотягивается сантиметров на сорок. Перекатился на спину, пинком отшвыривая от себя самого дерзкого химерьего разведчика. Застонал, срывая с пояса обрывки ремня. Если ему удастся подцепить рукоятку электрического разрядника, шансы на спасение вырастают… Но если нет…

Он затравленно обернулся, проводя лучом фонаря по сомкнутому строю готовых к атаке хищников. Крупных как на подбор. Способных сожрать его заживо в считаные минуты, как только будет дан сигнал к наступлению.

Застонав, Петрос изо всех сил снова потянулся за станнером. И опять не достал, даже вжавшись в обломки и раскровив себе щеку. Рванулся вверх, рискнув дотянуться до краев пролома в последнем решительном прыжке. И вновь потерпел неудачу…

Рухнул на мешанину острых углов, больно ударившись боком и еще раз проткнув комбинезон.

Мысленно попрощался с родными. Когда спасательная команда найдет его останки и вещи, Аврора и Кристиния смогут прочитать остаточные мыслеформы, впечатанные в мертвую плоть фонаря или анализатора воздуха.

И вдруг стало светло.

Не как днем или под прожекторами на технике. Но значительно светлее, чем было только что, причем непривычно – словно кто-то разжег над головой человека живой огонь. А еще через мгновение в серо-бурый ковер, медленно накатывавший на гору обломков снизу, упал настоящий факел. Нещадно чадящий, скудный, плюющийся искрами и до тошноты воняющий горелым машинным маслом. Но спасительный.