Пасынки фортуны
Шрифт:
— Выходит, сам ожмурился? — удивился Кузьма.
и теперь не поверю, что Самойлов добровольно в его или уже жмуром повесили. Сам Ванька — козел,
— Они потребовали эту записку! Но милиция не отдала. Вот и подняли хвост чекисты. Торопятся всех лажануть, чтоб не прислушивались к показаниям, — говорил Сашка.
— Кравцова найти надо. Он разберется. Со всеми, — продолжила женщина.
— Звонила Катюха. В командировке он был. Говорили, через неделю вернется. Но после того не узнавали…
— Поторопись, Кузьма.
А утром, едва открылась почта, Кузьма вместе с Катериной заказали разговор с Магаданом.
Кравцов оказался на месте. Катерина напомнила о себе и передала трубку Кузьме. Тот пытался говорить спокойно, убеждал, доказывая необходимость срочного вмешательства.
— Я и так буду в Сеймчане в начале недели. Не опоздаю. А вы все, что рассказали мне, изложите в заявлении, — посоветовал Кравцов. На этом связь с Магаданом внезапно оборвалась.
Весь вечер Чубчик и Огрызок сочиняли заявление в прокуратуру Магадана. Оно получилось пространным, почти на всю тетрадь. Валентина, перечитав его, половину текста вычеркнула. Оставшееся посоветовала переписать. Сашка трудился всю ночь. Он усиливал доказательства, приводил новые доводы. Писал о Кузьме, Катерине, о себе. Он просил помощи и вмешательства прокуратуры впервые в своей жизни. Он понимал: не сегодня, так завтра всех их могут арестовать. И тогда доказать невиновность будет труднее.
Кузьма тоже знал, что возвращение в зону и ему, и Чубчику не сулит ничего хорошего.
Свои же фартовые в первые дни соберут сходку и учинят разборку с обоими. За семьи. За баб — ментовку и политическую! За то, что засыпались не в деле, а по дури, не прибрав к рукам рыжуху. За то, что облажали званье и закон воров. За то, что пахали, как иваны.
Чубчик утром отправил заявление в Магадан, не дожидаясь приезда Кравцова. Заявление послал с обратным телеграфным уведомлением. И решил ждать. Он предпринял все. И теперь сидел дома, не высовываясь никуда, не показываясь даже во дворе.
Но прибежавшая на обед Валентина разрыдалась у порога:
— За вами скоро приедут. Увезут в Магадан. Следствие будет проводиться не в Сеймчане! — всхлипывая, сказала она.
— Что же, кто кого, — ответил Сашка спокойно и пошел предупредить кентов, чтоб собрались в дорогу.
— А может, слиняем, пахан?
— Не дергайтесь! Наши клешни не замазаны. Дышите спокойно. Пусть падлы палки гнут. Сами и облажаются. Посмотрим, кто парашу будет греть, — процедил сквозь зубы Чубчик.
А вечером всех уволенных с прииска забрала милиция. Собрав их в следственный изолятор, оперативник предупредил, что утром за ними придет машина и всех увезут в Магадан для расследования дела о хищении золота с прииска.
В эту ночь в изоляторе никто не спал. Растерявшиеся люди уже давно не верили в справедливость, закон. Они
— Бегом! В машину! Загружайтесь!
…Ночь казалась бесконечной. За долгие часы каждый задержанный не раз в памяти прокрутил всю свою жизнь. Вздыхал и Огрызок. Он повернулся лицом к стене, чтоб никого не слышать и не видеть. А перед глазами все стояла Катерина. Странно, запомнился последний миг. Руки бабьи по локти в тесте. Округлившиеся от удивления глаза, раскрывшийся в немом крике рот. Она ничего не успела сообразить, не спросила ни о чем. Но когда Кузьма
оглянулся, успела вымыть руки, снять фартук и уже переобувалась. Она не плакала, как обычно. Значит, что-то надумала. «Не станет сидеть сложа руки. Но лишь бы не понесло ее к чекистам», — беспокоился Кузьма. Сашка смотрел в потолок. Вздыхал тяжело. Не успел пожить на воле, а уже снова в клетку попал. Да самое обидное, что в этот раз совсем ни за что. И кому он помешал? Кому дорогу перешел? Чекистам? Так ведь за Огрызка и то не всегда вступался. Конечно, всему виной та записка Самойлова. И ее не Чубчик в прокуратуру передал. А менты! Даже они устали от беспредела…
Молча курили фартовые. Им и вовсе невдомек, за что их сгребли сегодня, кому они не пофартили? Теперь, не видя за собой вины, корят молча Чубчика, что оставил их на прииске, не посоветовал линять на материк — в «малину». Удержал от кентов и фарта. «А вот теперь все влипли ни за что», — горевали мужики.
Никто из них и не заметил, как тихо звенькнув, открылся глазок. Потом щелкнул ключ и человек не в милицейской, а в прокурорской форме, сказал непривычно тихим голосом:
— Здравствуйте. Идите по домам. Задержаться прошу Кузьму и Александра.
Он провел их в кабинет, где Игорь Павлович Кравцов вместе с тремя другими работниками прокуратуры допрашивали ревизора, закончившего проверку прииска.
— Так в чем вы подозреваете бракера, если он принял по весу от участка добычи и сдал тем же весом приемке? Все эти данные — в журналах! Провели сверку сдачи, бракера, приемки — все совпало! За что же оклеветали человека? — не заметил Кравцов Огрызка и Чубчика.
— А Сашку за что? Он, даже если бы и захотел, не смог бы пронести! — подал голос Кузьма.
— Подождите здесь, пусть освободится! — Кузьму и Сашку увели в соседний пустой кабинет. Но через тонкую стенку донеслось негодующее:
— Вы — ревизор и не превышайте своих полномочий!
— Я только рекомендовал! А уж исполнять никого не заставлял!
— Ваше дело — объективная проверка! Все остальное — забота следствия! Существует закон! И он один для всех написан! А нарушать его никому не дозволено! — кипел Кравцов и, отправляя ревизора из кабинета, добавил: — Потрудитесь в ближайшие два дня предъявить нам акт ревизии…