Патология
Шрифт:
— Что, пришло время исповеди, сэр? Шулкопф оскалился.
— Исповедь хороша для души, Коннор. Если она у вас есть. Ну, вы понимаете.
Гнев сдавил ей горло.
— Вы аморальны, разве не так?
Петра сжала кулаки. «Держи рот на замке, девочка». Шулкопф небрежно махнул рукой, словно ее сдержанность его не впечатлила.
— Вы нарушили приказ и профукали хорошо продуманную операцию.
— Извините, — сказала Петра.
— Не думайте, что вас похвалят за «Парадизо». И не рассчитывайте на публичность.
— Публичность?
— Телевизионные интервью и прочую дрянь.
— Я не возражаю.
— Да уж, конечно. Мы оба знаем, чего вам хочется.
— Попасть на телевидение?
— Любое проявление внимания. Вам оно нужно, словно наркотик, вы гонитесь за публичностью, Коннор. А научились этому у Бишопа — киноактера, мистера Крашеные Волосы. Вы с ним — Кен и Барби. Большое модное шоу. Жаль, что вы испортили хорошего детектива, такого как Шталь. По вашей милости он теперь по уши в дерьме.
Стю Бишоп был ее первым напарником в расследовании убийства. Блестящий, фотогеничный детектив. Все говорили, что он станет заместителем начальника. Он хорошо ее натренировал. У Стю была карточка гильдии киноактеров, потому что иногда он участвовал в полицейских шоу.
Бишоп вышел в отставку, чтобы ухаживать за заболевшей раком женой и кучей детишек. Упоминание его в таком контексте выглядело сейчас кощунством. Лицо Петры горело, будто она проглотила перец хабанера, глаза немилосердно щипало, но сердце уже билось ровнее. Собираясь пойти в атаку, она собрала все свои силы.
Ей хотелось вцепиться в горло подонку, но она задавила свои чувства, отбросила все эмоции.
Вспомнила слова Эрика. «Ничего не говори. Ничего не показывай».
И все же не удержалась.
— У детектива Бишопа натуральный цвет волос, сэр.
— Так и есть, — сказал Шулкопф. — Вы аморальны и угодливы, Коннор. Сначала угодливо даете средствам информации фотографию Леона, вместо того чтобы сделать все как положено. Затем игнорируете инструкции специализированного полицейского подразделения и делаете свою собственную маленькую игру. Ищете жареного? Вы освобождаетесь от работы. Без оплаты. Оставьте ваше оружие и жетон сержанту Монтойя.
Петра попыталась пронзить его взглядом. Он не реагировал, открыл ящик стола, стал шелестеть в нем какими-то бумагами.
— Это несправедливо, сэр, — сказала она.
— Да-да, да-да. Идите.
Повернувшись, чтобы идти, Петра обратила внимание на большие цифры на его настольных часах. Сегодняшняя дата — 24.
До 28 июня осталось четыре дня, а ее отстранили от дел. От ее файлов, телефона, доступа к базам данных. От Айзека.
Ладно, она приспособится. Позвонит в телефонную компанию и попросит, чтобы звонки переадресовывали на ее домашний телефон. Возьмет все, что нужно, из стола и будет работать дома.
Петра Коннор. Частный детектив. Абсурд. Затем она подумала об Эрике, который решил действовать самостоятельно.
— Прощайте, — сказала она капитану.
Звучание ее голоса заставило его поднять глаза.
— Что смешного?
— Ничего, сэр. Наслаждайтесь своей сигарой.
Когда она вернулась к столу, на нем уже ничего не было, даже журнал исчез, на котором сидела Кребс. Петра дернула ящик. Заперт. Ее ключ не подошел.
И тут она увидела: новый, блестящий медный замок.
— Что за…
— Шулкопф пригласил слесаря, пока вы были у него в кабинете, — пояснил Барни Флейшер.
— Ублюдок.
Старик встал, оглянулся, подошел поближе.
— Встречайте меня внизу, у черного хода. Через две минуты.
Он вернулся к своему столу. Петра вышла из комнаты, спустилась по лестнице на нижний этаж. Менее чем через минуту послышались медленные шаркающие шаги, и появился Барни. На нем была твидовая спортивная куртка, а через руку перекинут длинный плащ.
Мятый серый дождевик, который он всегда держал в шкафчике. Как-то раз она видела его повешенным на спинку стула Флейшера, но ни разу не видела, чтобы он его надевал. Сегодня-то уж его надевать ни к чему. Солнце обжигало с самого утра, столбик термометра подбирался к тридцати градусам.
Старик, похоже, готовился к зиме.
Он остановился в трех ступеньках от нижней площадки, посмотрел наверх. Потом развернул плащ и подал ей полдюжины синих папок.
Добблер, Солис, Лэнгдон, Хохенбреннер… все шесть.
— Подумал, что они вам могут понадобиться.
Петра взяла папки и поцеловала Барни в пергаментные губы. От него пахло луковым рулетом.
— Вы — святой.
— Да, иногда меня так называют, — сказал он и, посвистывая, пошел вверх по ступеням.
Дома она убрала мольберт и краски и устроила рабочее место на кухонном столе.
Сложила дела в стопку, вынула блокнот, достала новую записную книжку и ручки.
Эрик оставил ей в кухне записку:
П.
Квартира у Паркера до???
Люблю, Э.
«Люблю…» Тут же защемило сердце.
Надо сосредоточиться на том, что она может держать под контролем. Петра начала с телефонной компании, попросила переводить телефонные звонки ей домой. Женщина-оператор начала разговор дружелюбно, но после паузы, длившейся несколько секунд, изменила свое отношение.
— Номер, с которого вы просите переводить разговоры, принадлежит полицейскому участку. Мы не можем оказать вам эту услугу.
— Я — детектив лос-анджелесской полиции, — сказала Петра и прочитал номер своего жетона.
— Сожалею, мадам.
— Могу я поговорить с кем-то другим?
— Пожалуйста, передаю трубку начальнику. Подошла женщина, судя по всему, постарше, в ее голосе
звучали стальные нотки, под стать была и манера говорить.
Тот же ответ: переводить телефонные звонки они не станут.