Патриарх Никон
Шрифт:
— Ай! ай! ай!.. и як его земля выносит?
— И не сносит... Ты вот откажи, що вин про паря в грамоте отписал... так и его спина покоробится...
— Добре... добре!.. А ты, реб Данилов, будь ласков... Отведи меня в приказ тайных дел...
Данилов оделся и отправился с ним в приказ — там сняли с него сказку и пошли писать: и чего, чего не нагородили на Никона.
Во время производства этого курьёзного следствия царь посетил Саввин монастырь.
Архимандрит этой обители был очень умный и благочестивый человек, сильно привязанный к Никону и ценивший
Несколько дней спустя государь был в селе Хорошове, и явился к нему бывший раскольничий прототип, а теперь чернец Неронов.
Неронов поносил Никона позорным образом, но государь его не слушал и отослал от себя.
7 декабря в приделе Евдокии после заутрени Алексей Михайлович имел какой-то тайный разговор с Ординым-Нащокиным и с Артамоном Алексеевичем Матвеевым, будто бы в таком смысле, что возвращение Никона было бы желательно, но он боится бояр, которые будут стыдить его за слабость, — причём он прямо высказался, что при тогдашних затруднительных обстоятельствах один Никон своим умом вывел бы их на путь.
Так как Нащокину в это время предстояло посольство для заключения со шведами мира, то он повидался с Зюзиным и сказал:
— Хорошо было бы, если бы к моему посольству был и патриарх, — а у государя на патриарха гнева нет.
— Так я отпишу патриарху, — молвил Зюзин, — пущай в Москву приедет.
— Хорошо, — ответил Нащокин, — если Никон послушается тебя; кабы-то Господь Бог церковь умирил.
В тот же день к Зюзиной приехала царевна Татьяна. О чём они говорили, неизвестно, но когда царевна уехала, Зюзин написал с поддиаконом Никитою письмо Никону и получил его ответ, и обратно письмо его, Зюзина. Зюзин писал вторично и снова получил ответ; наконец, он написал ему третье письмо, и поддиакон передал ему только следующие слова Никона:
«Буди в том воля Божия; сердце царёво в руце Божией: я миру рад».
Всю переписку Зюзин сжёг; у Никона же оставалось только последнее его письмо.
Стояла морозная и звёздная ночь с 17 на 18 декабря, и во время заутрени подъехало к Московской заставе несколько саней.
— Кто едет? — закричали сторожа.
— Власти Саввина монастыря, — был ответ.
Поезд прямо направился в Кремль.
В Успенском соборе шла заутреня, и в церкви находился митрополит Ростовский Иона.
На второй кафизме у подъезда что-то застучало и зашумело, — отворяется дверь и входит торопливо толпа монахов, за ними несут крест, а за крестом величественно вступает патриарх Никон.
— Перестань читать, — повелительно произносит он, обращаясь к полдиакону, читавшему псалтирь.
Воскресенские монахи, приехавшие с Никоном, запели!
«Исполаэти деспота»!.. и потом: «Достойно есть»...
Пение слушал он, стоя посреди собора. Когда оно кончилось, он обратился к соборному диакону, приказывая ему говорить ектению. Служба началась, а он пошёл прикладываться к образам и св. мощам.
Потом, проговорив молитву «Владыко милостиве», он велел позвать к себе под благословение митрополита Иону. Тот подошёл, за ним протопоп и всё духовенство.
— Поди, — сказал Никон митрополиту, — возвести великому государю о моём приезде.
Митрополит отправился с успенским ключарём Иовом.
Они нашли государя у заутрени, в церкви св. Евдокии.
— В соборную церковь, — произнёс взволнованным голосом митрополит, — пришёл патриарх Никон, стал на патриаршем месте и послал нас объявить о своём приходе тебе, великому государю.
Царь обрадовался и смутился.
Доброе сердце его подсказывало ему: идти тотчас в собор, но самолюбие удерживало: если он пойдёт туда, все скажут, что это он устроил возвращение Никона и что этим он признает себя виновным перед патриархом. Лучше собрать совет из близживущих архиереев и бояр.
Послал он за Родионом Стрешневым, Алмазом, за Никитою Одоевским, Юрием Долгоруким и Матвеевым, а из святителей он потребовал митрополитов Павла и Паисия — словом, всех врагов Никона.
Забегало и засуетилось всё во дворце, даже терем весь взбудоражился, — точно или вся Москва горит, аль ворог явился под стены столицы.
Бледные, встревоженные явились и бояре, и святители к царю, и все недоумевали:
— Явился-де Никон прямо в собор и сел на патриаршее место... До рассвета не далеко... Да ведь и во всякое время он может велеть ударить в колокола... Все сорок сороков подхватят, и вот — вся Москва, как один человек, подымется и явится к собору, и поведут его в патриаршие палаты и посадят его прямо на патриарший престол... Будет смута... уцелеют ли головы всех его врагов... да и сам царь в опасности.
Так думали бояре, так и стали ему нашёптывать. А грек Паисий и Павел, те только разводили руками и повторяли бессмысленно:
— Ах, Господи!.. Ах, Господи!..
Царь велел боярам отправиться в собор и просить Никона выехать обратно в «Новый Иерусалим».
Но бояре в соборе грубо и дерзко обратились к нему:
— Ты оставил патриарший престол самовольно, обещался вперёд б патриархах не быть, съехал жить в монастырь, и об этом написано уже ко вселенским патриархам, а топерь чего в Москву приехал и в соборную церковь вошёл без совета всего освящённого собора? Ступай в монастырь по-прежнему.
Никон понял эти слова как недоразумение и возразил кротко:
— Сошёл я с престола никем не гоним, теперь пришёл на престол никем не званный, для того чтобы великий государь кровь утолил и мир учинил. Суда вселенских патриархов я не бегаю, а пришёл я на престол по явлению. Вот письмо, отнесите его к великому государю.
— Без ведома великого государя мы письма принять не смеем, — уклончиво ответили послы. — Пойдём, известим об этом великому государю.
Они явно хотели выиграть время, чтобы собрать великую силу.