Патриарх Никон

Северцев-Полилов Георгий Тихонович

Никона привезли из Архангельского подворья и под стражею держали в сенях перед Крестною палатою.

Патриархи отправились в церковь, которая была в воротах Чудова монастыря, и стали на своих местах в саккосах; архиереи в саккосах же выстроились по обе стороны.

Ввели и Никона. Он вышел с обыкновенною своею важною и гордою поступью, помолился иконам, поклонился дважды в пояс патриархам и стал по левую сторону западных дверей.

Алмаз Иванов и один из греков начали читать выписку из соборного деяния по-гречески и по-русски. По окончании чтения патриархи отправились к царским вратам, подозвали Никона к себе и начали читать ему обвинительный акт:

«Проклинал русских архиереев в неделю православия мимо всякого

стязания и суда; покинутием престола заставил церковь вдовствовать восемь лет и шесть месяцев; ругался двоим архиереям: одного называл Анною, другого Каиафою; из двоих бояр одного называл Иродом, другого Пилатом; когда был призван на собор по обычаю церковному, то пришёл не смиренным обычаем, а не переставал порицать патриархов, говоря, что они не владеют древними престолами, но скитаются вне своих епархий, — суд их уничтожил и все правила средних и поместных соборов, бывших по вселенским, всячески отверг; номоканон назвал книгою еретичною, потому что напечатан в странах западных; в письмах к патриархам православнейшего государя обвинил в латинстве, называл мучителем неправедным, уподоблял его Иеровоаму и Оссии, говорил, что синклит и всероссийская церковь приклонились к латинским догматам, но порицающий стадо, ему вручённое, — не пастырь, а наёмник; архиерея один собою низверг; по низложении с Павла, епископа коломенского, мантию снял и предал на лютое биение; архиерей этот сошёл с ума и погиб безвестно, зверями ли заеден, или в воде утонул, или каким-нибудь другим образом погиб; отца своего духовного повелел без милости бить, и патриархи сами язвы его видели; живя в Воскресенском, многих людей, иноков и беглецов наказывал не духовно, не кротостью за преступления, но мучил мирскими казнями, кнутом, палицами, — иных на пытке жёг» [110] .

110

Последнее всё взято из извета жидов Мошко и Гершко, и нет в этом обвинении ни слова правды. Монастырь Воскресенский управлялся игуменом и его наместником, и суд производили они с экономом, казначеем и старцами. Патриарху принадлежало лишь право помилования. Никон был в действительности строг и взыскателен, но сердце он имел доброе и был всегда против жестокости.

Когда чтение окончилось, александрийский патриарх снял с Никона клобук и панагию и сказал:

— Вперёд патриархом не называйся и не пишись; называйся просто монахом Никоном; в монастыре живи тихо, безмятежно и о своих согрешениях моли всемилостивого Бога...

— Знаю, — воскликнул Никон, — и без вашего поучения, как жить... а что вы клобук и панагию с меня сняли, то жемчуг с них разделите по себе: достанется вам жемчугу золотников по пяти или по шести, да золотых по девяти... Вы султанские невольники, бродяги, ходите всюду за милостынею, чтоб было чем заплатить султану. Откуда взяли вы эти законы? Зачем вы действуете здесь тайно, как воры, в монастырской церкви, в отсутствии царя, думы и народа? При всём народе упросили меня принять патриаршество: я согласился, видя слёзы народа, слыша страшные клятвы царя. Поставлен я в патриархи в соборной церкви пред всенародным множеством: а если теперь захотелось вам осудить нас и низвергнуть, то пойдём в ту же церковь, где я принял пастырский жезл, и если окажусь достойным низвержения, то подвергните меня чему хотите...

Патриархи отвечали, что всё равно, в какой бы церкви ни было произнесено определение собора, лишь бы оно было по совету царя и архиереев.

Патриархи на Никона надели простой клобук, снятый с греческого монаха, но архиерейского посоха и мантии у него не взяли...

Что последнее означало?..

Никона повезли из Чудова монастыря в санях в земский двор.

Когда Никон садился в сани, он воскликнул:

— Никон! Отчего всё это тебе приключилось? Не говори правды, не теряй дружбы. Если бы ты давал богатые обеды и вечерял с ними, то не случилось бы с тобою этого.

С Никоном поехало: два чёрных священника, два дьякона, один простой монах и два бельца. В санях с ним сидели: спасоярославский архимандрит Сергий и бывший эконом Никона.

Народ огромною массою окружил поезд и поплёлся за Никоном.

Когда Никон хотел что-нибудь говорить, архимандрит Сергий кричал грубо:

— Молчи, Никон.

— Скажи Сергию, — обратился Никон к эконому своему, — что если он имеет власть, то пусть придёт и зажмёт мне рот...

Эконом исполнил требование Никона, причём назвал его патриархом.

— Как ты смеешь, — закричал Сергий, — называть патриархом простого чернеца?

— Что ты орёшь? — закричали из толпы, — имя патриаршеское дано ему свыше, а не от тебя гордого.

Стрельцы схватили протестовавшего, и он исчез.

Никона привезли в земский двор и ввели в избу, где он должен был оставаться впредь до указа.

Спустя некоторое время земский двор наводнился солдатами разного оружия.

Народ разогнали, уверив его, что Никона только на другой день повезут через Кремль. Никон же думал иное: меня привезли в земскую избу, чтобы здесь творить надо мною суд светский.

Это было логично и в духе тогдашней юстиции: земский двор представлял светскую власть, и когда кто-либо туда попадал, то из него расправа была уж общая уголовная: уголовная тюрьма, пытки, казнь.

Сердце патриарха Никона, однако ж, не дрогнуло при этой мысли.

«Пущай меня казнят! — думал он. — По крайней мере будет за что: за то-де, что с псами восточными обращался по их достоинству: обозвал бродягами, ворами, пред всем собором в церкви, пред царскими вратами... А уж псы, что ни на есть: посочиняли такие вины, о которых я и не слышал... Отчего же не упомянули ни об одной заслуге... И хоша б один кто-нибудь сказал доброе слово... Да и все-то наши святители хороши — такие же псы, как и те восточные».

В то время, как так рассуждал Никон, в Москве творилось необычайное: народ волновался и шумел в кабаках, ругая бояр и называя их кровопийцами Никона.

Дошло это до царя, и поэтому велено Никона вести в земскую избу в архиерейской мантии и с посохом.

Но в самой церкви явилась новая случайность: Никон поносил патриархов публично. Бояре хотели из этого сделать новое дело и монаха Никона судить своим судом. Для этой цели они и задержали его в земском дворе.

Князь Одоевский, Салтыков и Алмаз явились во дворец с докладом царю: Алексей Михайлович велел зайти к себе через несколько часов.

Когда они ушли, он в в сильном волнении отправился к царевне Татьяне Михайловне. Он передал ей о поступке Никона при исполнении над ним приговора.

— Спасибо ему за это, — воскликнула царевна. — Узнаю в этом поступке прежнего Никона... А то я уж думала, что он в Воскресенском от безделья с ума спятил.

— Как? — удивился царь. — Да знаешь ли, бояре требуют за это оскорбление патриархов предать его суду... А это значит пытка... потом казнь... Они его и задержали на земском дворе.

— Пущай казнят... Но знай, братец, что смута и гиль будет без меры, и камень на камне не останется из Москвы... Тебе не доносят то, что есть: меня оповестили, что завтра соберётся народ, и когда повезут Никона через Кремль, народ его освободит и возведёт на патриаршество... Если народ подымется ради того лишь, что Никона низложили, так что будет, коли он узнает, что его ведут на казнь? Опасную шутку шутите.

— Так что же по-твоему?

— По моему бабьему разуму: коли вы его низложили, так отправляйте да с почётом в монастырь... Придут бояре, так ты им скажи, что хочешь... А патриарху пошли дары и требуй его благословения... Так и накажи говорить в народе...