Патриарх Никон
Шрифт:
Алмаз Иванов. Никон писал государю, что ему не подобает возвратиться на престол, яко псу на свои блевотины.
Никон. Того не писал... Не только меня, но и Златоуста изгнали неправедно... (в сильном волнении обращаясь к царю). Когда на Москве учинился бунт [107] , то и ты, царское величество, сам неправду свидетельствовал, а я, испугавшись только, пошёл от твоего гнева.
Царь Алексей Михайлович. Непристойные речи! Бесчестя меня, говоришь. Никто на меня бунтом не приходил, а приходили земские люди, и то не на
107
Земская гиль.
Голоса. Как ты не боишься Бога! Непристойные речи говоришь! Великого государя бесчестишь!
Патриархи. Для чего ты клобук чёрный с херувимами носишь и две панагии?
Никон. Ношу чёрный клобук по примеру греческих патриархов; херувимы ношу по примеру московских патриархов, которые носили их на белом клобуке. С одной панагиею с патриаршества сошёл, а другая — крест: в помощь себе ношу.
Архиереи. Когда от патриаршества отрёкся, то белого клобука с собою не взял, — взял простой монашеский, а теперь носишь с херувимом.
Антиохийский патриарх. Здесь ли что антиохийский патриарх не судья вселенский?
Никон. Там себе и сиди. В Александрии и Антиохии ныне патриархов нет: александрийский живёт где-то в Египте, антиохийский — в Дамаске.
Патриархи. Когда благословили вселенские патриархи Иова, митрополита московского, на патриаршество, в то время где они жили?
Никон. Я в то время невелик был [108] .
108
Его совсем не было тогда еще на свете.
Патриархи. Слушай правила святые.
Никон. Греческие правила не прямые, — печатали их еретики.
Патриархи. Приложи руку, что наш номоканон еретический, и скажи, какие в нём ереси.
Никон. Это дело не моё.
Патриарх. Скажи, сколько епископов судят епископа и сколько патриарха?
Никон. Епископа судят 12 епископов, а патриарха вся вселенная.
Патриархи. Ты один Павла низверг, не по правилам (Никон на это ничего не отвечал, так как низвержения не было).
Царь. Веришь ли всем вселенским патриархом? Они подписались своими руками, что антиохийский и александрийский пришли по их согласию в Москву.
Никон. Рук их не знаю.
Антиохийский патриарх. Это истинные руки патриаршеские!
Никон. Широк ты здесь: как-то ты ответ дашь пред константинопольским патриархом? [109]
Голоса. Как ты Бога не боишься! Великого государя бесчестишь и вселенских патриархов! Всю истину во лжу ставишь!
109
Дело в том, что по обычаю восточной церкви на соборах нельзя было передавать голоса, а следовало присутствовать или непосредственно, или через особых делегатов.
Патриархи. Отберите у Никона крест, который пред ним носят: ни один патриарх этого не делает, а это обычай латинский. (Пошёл снова спор об отречении Никона от патриаршества.). Написано: по нужде дьявол исповедует истину, а Никон истины не исповедует. (После краткого совещания между собою.) Отселе не будешь патриарх, и священная да не действуеши, но будешь яко простой монах... (Никон складывает набожно руки, произносит тихо молитву и, поклонившись во все стороны, выходит с тихим и спокойным величием из зала).
«Никон низложен! Никон осуждён!» — раздалось в тот же день по всей Москве, и даже враги его вздрогнули.
По улицам начали бродить толпы и перешёптываться между собою; общество явно облеклось в траур.
Бояре, окольничьи, думные дворяне, дьяки, стряпчие и пристава разъезжали по знакомым, чтобы ослабить произведённое на столицу впечатление, но ещё сильнее все почувствовали потерю, понесённую всеми с удалением Никона, когда при этом стали вспоминать его заслуги, да и те, которые разъезжали по городу, увидев всеобщее горе, тоже опустили носы.
Двор затих и умолк. Царь запёрся в своей комнате и никого не принял. Во всём дворце всё замерло, ходили на цыпочках, говорили шёпотом. В теремах было то же самое: царевны запёрлись, никого не принимали, долго молились и горько плакали.
Что же было причиною такого горя?
Не религиозность, не страх, что будет с церковью, а все чувствовали, что они потеряли опору и силу.
Если Никон в последние девять лет не мешался в государственные дела, то всё же его боялись, и одно имя его и боязнь, что он вернётся, заставляли многих держаться законности. Словом, Никон был невидимою силою, которая удерживала в государстве хоть сколько-нибудь равновесие и правосудие, а теперь эта сила, этот колосс, низвержен, и точка опоры потеряна...
Общество почувствовало, что оно без почвы и что то, на чём оно стоит, колеблется и готово провалиться и увлечь его в бездну... Во многих домах слышны были рыдания, и заплаканные глаза встречались повсюду, даже на улицах.
Сам царь, приказав изготовить обвинительный протокол собора для его подписания, был сам похож на осуждённого: он захандрил и несколько дней никого не принимал.
8 декабря явились к нему восточные патриархи.
Три часа говорил он с ними наедине и о том, как бы наименее оскорбить патриарха при объявлении ему приговора в окончательной форме. Хотя резолюция собора и была объявлена Никону на соборе же, но все знали его гордость: он, вероятно, потребует официального объявления ему приговора.
Никон же понял объявление ему резолюции следующим образом: они-де объявили ему, что он больше не патриарх — простой монах, единственно для того, чтобы теперь судить его ещё светским судом и казнить как преступника.
Пущай, — говорил он сам с собою, — делают, что хотят. Так поступили и со св. Филиппом митрополитом: сначала лишили сана, сделали простым иноком, а потом Малюта Скуратов задушил его.
Он готовился к смерти, молился день и ночь и не смыкал очей.
12 декабря всё московское высшее духовенство собралось в Крестной патриаршей палате, куда прибыли и восточные патриархи. Царь прислал сюда князя Никиту Ивановича Одоевского (боярина приказа тайный дел), боярина Петра Михайловича Салтыкова (боярина малороссийского приказа), думного дьяка Елизарова и Алмаза Иванова — всех врагов Никона.