Патриарх Никон
Шрифт:
— Ладно, — отвечала толпа и бросилась бить ратников и боярских детей.
Волк и Лисица потащили стрелецкого голову на башню; вначале он хотел было бороться, но видя, что сила на их стороне, он пошёл за ними, творя усердно молитвы и призывая на помощь Богородицу и Спасителя.
Наконец, вот уж и колокольня. Повели они по ступенькам вверх.
— А что, Волк, с какого: с первого, аль со второго, аль с третьего? — спросил Лисица.
— С третьего, — отвечал тот.
Взошли они на первый ярус, потом стали толкать вперёд
Ночь была тёмная, и только знающему можно было карабкаться по узким лесенкам Евфимиевой башни.
— Ну, вот мы и здесь... Молись... кайся, — завопил Волк, — да спешней, нужно набатить.
— Господи помилуй, — вопиет сотник, — помилуй и спаси!..
Но при этих словах Волк чувствует страшный удар кулаком в лицо и падает на пол: Лисице достаётся то же самое.
Потом один катится по лестнице во второй ярус, и вслед за ним другой.
Это необыкновенное путешествие отрезвляет их, и оба вскакивают на ноги и бегут к лестнице, ведущей вниз к выходу; но чья-то необыкновенная сила вновь бьёт их, и они катятся вновь вниз и друг друга душат и бьют.
— Чур! Сам дьявол! — вопиет Волк, вспомнив, что это совершается при начатом ими преступлении.
— Чур! Шайтан... черт! — вскричал Лисица.
Оба вскочили на ноги и бросились бежать.
Когда они скрылись, к Марку Басенкову явился его спаситель: он развязал ему руки и сказал:
— Поспешим отсюда в митрополичий двор... Ты вёл себя богатырём...
— Да кто ты, как чествовать тебя?
— Я пришёл сюда с двора митрополичьего посмотреть на гиль и не горит ли где... Боюсь красного петуха.
— Да кто ты?— повторил сотник.
— Митрополит Никон, — отвечал тот.
XXIII
НОВГОРОДСКАЯ ГИЛЬ
С рассвета на другой день ударили вновь сплошной набат.
Воевода князь Хилков, ночевавший в митрополичьем дворе, зашёл к Никону.
От него он узнал о вчерашнем посещении им Евфимиевской башни и о спасении от смерти несчастного и ни в чём неповинного стрелецкого сотника.
Воевода был огорчён, что архипастырь так рисковал своею жизнью и сожалел, что он не взял его с собою.
— Я заходил к тебе, да ты спал так сладко в своей келье, что и жаль было будить.
— Что ж дальше делать? Ратные люди наши избиты и измучены, — спросил воевода. — Народ бегает по улицам и кричит уж на царя: «Государь об нас не радеет, — вопиет он, — деньгами помогает и хлебом кормит немецкие земли».
— Безумцы! — ужаснулся Никон.
Вошёл при этих словах служка Иван Кузьмич.
— От земской избы, — докладывал он, — пришёл служка софийский. Люди бают, земский голова, Андрей Гаврилов, скрылся.
— Значит все теперь без головы, — улыбнулся Никон. — Видишь, воевода, Бог за нас; вишь — говорят, коли Бог хочет кого наказать, так отнимает у него разум. Отнял он его и у Андрюшки Гаврилова, а как протрезвился, да проснулся он, и давай Бог ноги. Может и другие очнутся. Вели, Ванюха, звонить в софийской к обедне, — мы с воеводой туда поедем.
— Как, в такой сбор и гиль?
— Когда овцы, воевода, заблудились, добрый пастырь должен навести их на правый путь, и мой долг ехать в Софию. Там издревле архипастыри поучали народ, там св. Никита проповедовал братскую любовь. Зачем царь Иоанн Грозный св. мощи его перевёз в Москву, теперь у раки святого я призвал бы заблудших к покаянию и умиротворению.
— Святейший архипастырь, позволь хоша проводить тебя для твоей безопасности с ратниками.
— Митрополита новгородского должен быть охранителем весь народ. Ты можешь туда прибыть, но поеду я к моей пастве один.
Воевода пожал только плечами и пошёл распорядиться, чтобы все ратные люди собрались к Софии.
Час спустя Никон в своей колымаге подъехал к собору. Народ в большой массе толпился там и встретил митрополита с благоговением.
Служба шла стройно и чинно — ничто не нарушало церковного благолепия.
Но это была кажущаяся тишь: гилевщики в это время бегали по городу, разыскивая земского голову, Андрея Гаврилова.
В особенности в этом усердствовали Волк и Лисица.
Они розыски свои простёрли даже за город и явились в земскую избу с решительным ответом: голова-де скрылся.
В это время в избе находились: Молодожников, Хамов, Трегуб, Шмара [18] , Оловьяничник и изменившие правительству: подъячий Гришка Аханатков и стрелецкий пятидесятник Кирша Дьяколов.
18
Должно быть Хмара.
— Коли нет его, так нам нужен будет голова! — воскрикнул Молодожников.
— Без головы невозможно, — поддерживал его подьячий, — и руку-то прилагать нетути кому.
— Да и кто поведёт гилевщиков в битву, коли немец придёт?— подхватил стрелецкий пятисотник.
— Выбирать голову! — крикнули все.
— Кого ж? — спросил Лисица.
— Жеглова! — крикнул Волк. — То человек приказный, — всякие порядки знает.
— Да ведь он в темнике, митрополит посадил, — объяснил Лисица.
— Так что ж, можно и ослобонить! — крикнул Молодожников.
— Да там с ним и братья Негодяевы, боярские дети; то люди ратные, они и советом и мечом сподручны, — молвил Лисица.
— В софийский двор, в темник, за Жегловым и Негодяевыми! — крикнул Волк.
Гилевщики бросились из земской избы, загудел набат, собралось много народу, и пошёл он в софийский двор.
Митрополичий двор был открыт и беззащитен. Народ, явясь туда, приказал стражникам тотчас вывести из темника узников.