Патриарх Никон
Шрифт:
— Вся святая правда, — подтвердил подошедший в это время пристав Гаврилка Нестеров. — Да с боярами за одно и митрополиты — Макарий Псковский и наш — Никон. Только что я из темницы — туда велел он отвести приказного Жеглова и боярских детей Негодяевых: вы-де боярских указов не слушаете, немцам не хотите помочь. А те: греха-де на душу не возьмём, мы-де не басурманы, хлебушка своего и царскую казну отпущать немцам не будем... А Никон-то их в колоды, да в темницу. Жалость берёт, а жёны и детки малые ревма ревут.
— А вот,
Народ разошёлся, и пристав Гаврила Нестеров отправился домой, зайдя по дороге в кабак, где он наугостился.
Из кабака Гаврила пошёл, пошатываясь, домой и у ворот увидел свою жену Марфу.
— Чаво здесь! аль молодцев выжидаешь?
— Не греши пред Господом-то Богом. Батька наказал: гляди, коль Гаврюшка на улице, скажи-де ему: митрополит Никон кличет.
— Не пойду я к зверю-то, а ты гляди мне!
И с этими словами Гаврила схватил Марфу за косу и потащил в избу.
Унимал его отец, площадной подьячий, да тот и на него напал.
— Не наводи ты меня на грех, — ревел Гаврила, как зверь.
— За что её бьёшь? — спросил отец.
— На это она в законе моём: пущай и покоряется, и кается.
— Да в чём? — вопила жена.
— В чём?.. Да в том... Никон митрополит знаешь для чего кличет?
— Не знаю, — плакала Марфа.
— Если не знаешь, так я знаю... Значит, зачем с приказным Жегловым посулы брал, на правёж ставил без вины.
И с этими словами схватил он вновь её за косы, избил лицо в кровь и вытолкал на улицу.
Марфа, как была, опростоволосена и в крови, так и побежала на митрополичий двор.
Совершив это, Гаврила ушёл в опочивальню, бросился на постель и заснул. Спал он несколько часов и проснулся не в хмелю. Отец передал ему, что избитая им жена убежала с жалобою к митрополиту и что тот присылал уж за ним. Тот понял, что справедливый и строгий Никон, вероятно, строго отнесётся к нему и велит отодрать его не на шутку: благо, если только плетью, а то, пожалуй, и кнутом.
Обратился он к отцу:
— Ты, ведь, подьячий — всякие порядки знаешь! Ну, вот, вызволи таперь... по гроб доски не забуду.
— Вызволить!.. Да кабы моя сила... Всяку что ни на есть ябеду настрочу и челобитную, а тут как? Улики на лицо... А там, гляди, отведут в сарай, да так отжарят, что и душу в пятки упрячут.
— Родимый, уж подумай, — молил Гаврила.
— Ну, уж, да в последний... Как выпьешь, точно зверь какой. Поставь банки и пиявки на спину-то, вот митрополит и смилует — скажешь вся-то спина изломана: дескать, жена ухватом ударила.
Обрадовался сильно этому совету Гаврила, оделся и пошёл к цирюльнику-еврею и велел себе поставить пиявки на спину, а потом и банки.
И хорошо он сделал, что поторопился. Как только он возвратился в избу, посланные митрополита арестовали его и повели на митрополичий двор.
Вечером того же дня в Новгород входила иноземная рать с обозом.
Едва она, по направлению из Москвы, вошла в ворота, как на улице послышались крики:
— Вот и немцы пришли с царской казной и за хлебом.
Понёсся этот клич по городу, а посадский Трофим Волк, услышав шум и крики на улице, вышел из своего дома.
Видит, движутся немцы на конях и в латах и при шпагах, за ними обоз, и впереди на коне наш русский.
— Ты кто? — спросил его Волк.
— Из посольского приказа, толмач Нечай Дрябин, а караван немцев датских, значит, посланник их Граб.
— А куда? — допрашивал Волк.
— На Ригу, а там я назад, в Москву.
— В обозе что?
— Знать, царские дары и казна.
И с этими словами толмач двинулся дальше [16] .
— A-а... знамо, — сердито произнёс Волк.
Выглянул из ворот сосед его Лисица.
— А что, Волк? — спросил он.
— Лисинька, то немцы с царской казной из Москвы прут, а там и к нам в гости пожалуют.
— Ей-ей, Волк, не смолчу... Гость-то Стоянов что ни на есть кажинный день то мясо, то хлеб прёт к немцам, а этот с казной... Не будь я Лисицей, коли пущу немцев из града.
16
Все фамилии исторические.
Он опрометью побежал к земской избе и по дороге сзывал туда народ и единомышленникам велел бегать по улицам и кричать: «Ратуйте, батюшки! Измена! В избу земскую!»
Побежал народ по улицам, и не более как в четверть часа у земской избы собралась большая толпа народа.
Лисица неистово кричал ей:
— Гость Стоянов наш хлеб и мясо увозит немцам, а те везут из Москвы казну, а там немцы сюда пожалуют да полонят и нас, и жён наших, и деток.
В этот миг показался из земской избы рослый, плечистый богатырь Андрей Гаврилов.
— Отец родной, — крикнул ему Лисица, — не дай нас погубить, не дай нас продать немцам.
— Где? Где немцы? — спросил голова спросонья.
— А вот к Софии потянулись... Выедут, вывезут они нашу казну!— крикнул Волк, появившийся тоже у избы.
— Того не можно, — заревел Андрей Гаврилов. — Батюшке царю измена, то бояре воровские озорничают. Идём, молодцы, — я вперёд...
Колосс этот двинулся вперёд; рядом с ним шли Волк и Лисица; вся толпа ринулась за ними.
Они пошли переулками, чтобы отрезать путь датскому послу.