Патриарх Тихон. Крестный путь
Шрифт:
Кронид открыл навесной шкаф и поставил перед святейшим потемневшую от времени деревянную чашу, скорее даже большую рюмку.
– Батюшки Сергия. Держу открыто. Если обыск будет, не соблазнятся. Не в тайнике, значит, и цены нет.
– Цены нет! – расцвел улыбкою святейший. – Господи, можно прикоснуться к сосуду, в котором по молитве преподобного отца нашего вино превращалось в кровь Агнца.
– Литургию можно отслужить…
Тихон покачал головой:
– Время не пришло. Вот будут царя венчать на царство. Тогда!..
– Святейший! Уснуть бы
– Далековато у нас до пещеры Эфесской. Нет, отец Кронид. Претерпим посланное от Бога полной мерой.
Задумались пастыри. О себе, о судьбе России, о будущем. Не ведали. Новая черная туча закрыла небо. Уже неделя, как состоялось решение комиссариата по просвещению о вывозе мощей Сергия Радонежского из лавры.
У комиссаров сказано – сделано, да посбивал их прыть Деникин: взял Курск, Воронеж, Орел, шел к Туле.
Сладко помолившись в Троице, вернулся святейший в Москву и как в яму смрадную ухнул.
Приезжала игуменья Ангелина из Ярославля: закрыли монастырь. Сообщила о расстреле отца Николая Любомудрова. Год назад в Лацкое, где служил батюшка, нагрянули красноармейцы; стали спрашивать в волоисполкоме, кто контра, кого шлепнуть. Волоисполком назвал кузнеца да попа. Но без кузнеца не обойтись. Шлепнули батюшку.
Святейший знал отца Николая. Наперсным крестом его награждал, ночевал в его доме. Добрый, умный человек, столько сделавший для просвещения крестьянских детей. Его-то и предали.
Горестное сообщение пришло из Астрахани: расстрелян архиепископ Митрофан (Краснопольский). Прославил убиенного Стенькой Разиным святителя Иосифа и сам удостоился мученической кончины.
Был срочный гонец из Могилева, от католического населения: взяли в заложники всех ксендзов. Ладно, что люди рождаются, но ведь и помирают, хоронить приходится без покаяния, без отпевания.
Святейший тотчас написал прошение в Совет народных комиссаров: «Хотя ксендзы – служители не нашей Церкви, однако во имя того, что мы служим Единому Богу Христу, я усердно прошу облегчить их участь и дать им полную возможность исполнять свой священный долг по отношению к пасомым. Не повторяю уже прежних своих писаний о всей несправедливости, жестокости и бесцельности взятия заложников, и особенно из служителей культа».
Тяжкие огорчения шли бесконечной чередой.
Отважный человек Федя принес через линию фронта списки расстрелянных священников Ставропольской и Донской епархий.
В ставропольском синодике значились трое диаконов, двое псаломщиков, ктитор, тринадцать священников, четырнадцатый, батюшка села Горькая Балка Василий Богданов, получив несколько пуль, выжил. В донском – диакон, два псаломщика, одиннадцать священников, монах.
– Что делает война с людьми! – Тихону даже занеможилось. – Они же Бога расстреливают. А ведь – крестьянские дети. Русский народ.
Все было плохо. Митрополит Макарий прислал жалобу: в Николо-Угрешском монастыре в таинстве Евхаристии вино заменяют суррогатами. Святейший ответил: «По нужде допускается сок, как
Местные власти начали притеснять монахов ставропигиального Воскресенского Новоиерусалимского монастыря. Архиепископ Иоанникий спрашивал: что делать? «Опираться на богомольцев и почитателей, – ответил Тихон, – позаботиться открытием при монастыре братства ревнителей об его защите».
А у самого сердце кровью обливалось – что будет с лаврой? Никакие ревнители не помогут, если власти вздумают прикрыть «гнездо контрреволюции».
24 сентября святейший поехал в Сергиев Посад служить в храме Пресвятой Троицы память преподобного. Вез послание, которое хотел огласить народу и властям. Это был призыв ко всему православному клиру, ко всем мирянам блюстись от творящих распри и раздоры, о невмешательстве в политическую борьбу.
В день праздника, 25-го, читал святейший свою грамоту, впервые радуясь, что его слушают доносчики.
– Много уже и архипастырей, и пастырей, и просто клириков сделались жертвами кровавой политической борьбы, – читал Тихон. – И все это, за весьма, быть может, немногими исключениями, только потому, что мы, служители и глашатели Христовой Истины, подпали под подозрение у носителей современной власти в скрытой контрреволюции, направленной якобы к ниспровержению советского строя. Но мы с решительностью заявляем, что такие подозрения несправедливые: установление той или иной формы правления не дело Церкви, а самого народа. Церковь не связывает себя ни с каким определенным образом правления, ибо таковое имеет лишь относительное историческое значение.
У многих стоявших в храме вскипела в груди обида – святейший умывает руки! В такой миг, когда Белая армия чуть ли не на Оке, когда надо поднять всех, переловить комиссаров! Перевешать!
Бабушки плакали от радости: слава Богу! Может, ироды перестанут убивать батюшек. А святейший продолжал:
– Говорят, что Церковь готова будто бы благословить иностранное вмешательство в нашу разруху, что она намерена звать «варягов» прийти помочь нам наладить наши дела… Обвинение голословное, неосновательное: мы убеждены, что никакое иноземное вмешательство, да и вообще никто не спасет Россию от нестроения и разрухи, пока Правосудный Господь не преложит гнева Своего на милосердие, пока сам народ не очистится в купели покаяния от многолетних язв своих, а через то не возродится духовно в нового человека, созданного по Богу в праведности и святости истины.
Отклонил Тихон и самое злободневное обвинение: Церковь-де встречает врагов советской власти колокольным звоном.
– Если это и бывает где-либо, – говорил святейший, – то совершается или по требованию самой новой власти, или по желанию народных масс, а вовсе не по почину служителей Церкви, которые по сану своему должны стоять выше и вне всяких политических интересов.
Слова смирения, сказанные великим пастырем перед ракой преподобного Сергия, были священным указом всему православному духовенству, но власть на доброе добром не откликнулась.