Патрик Кензи
Шрифт:
— Черт возьми, ты права.
— Ну и как же ты намерен поступать в свете новооткрывшихся обстоятельств?
— Погоди, — повторил я, и Энджи застонала. — Мы двинемся за Симоной, когда она пойдет куда-нибудь…
— Если пойдет.
— Сударыня, ваш скепсис меня обескураживает. Так вот, когда она пойдет куда-нибудь, мы двинемся следом, но сначала проверим, не желает ли кто составить нам компанию.
— А если уже составили? Вот мы сейчас с тобой говорим, а они наблюдают за нами и рассуждают в точности, как мы. Что тогда?
Я совладал с искушением обернуться посмотреть, не торчат ли где-нибудь поблизости в машине двое неподвижных субъектов,
— Там видно будет, — ответил я.
Энджи фыркнула:
— Ты всегда так говоришь, когда у тебя нет четкого плана действий.
События начали разворачиваться в семь пятнадцать.
Симона в темно-синей рубашке поверх белой майки, в вылинявших джинсах и в кроссовках цвета устрицы решительно вышла из подъезда, направилась к своей машине и столь же решительно отперла дверцу. Интересно, она все делает с таким же видом? Может быть, выражение «черт с вами со всеми» остается у нее на лице, даже когда она спит?
Она двинулась по Мерримак-авеню, а мы дали ей отъехать на несколько сот метров, чтобы проверить, не появились ли на сцене новые действующие лица. Похоже, что нет, но, даже если я ошибся, все равно главную роль им не уступлю. Энджи тронулась с места, я бросил прощальный взгляд на тридцать семь тысяч долларов, приткнувшихся у обочины, — именно на столько был застрахован мой «Порше», — и мы поползли следом за Симоной по Уикхэму. Она проехала через центр и свернула на автостраду I-495. Мне до ужаса осточертело сидеть в машине, и потому я молился про себя, чтобы она не назначила Дженне свидание где-нибудь в Канаде. Молитва моя была услышана — проехав еще сколько-то миль, Симона повернула с автострады в сторону Лансингтона.
А Лансингтон еще гаже Уикхэма, если это только возможно, но чем именно гаже — определить невозможно: по многим параметрам они идут вровень, разве что Лансингтон кажется более назойливым. Мы стояли в плотном потоке машин у светофора неподалеку от центра города, но вот зажегся зеленый, а Симона не тронулась с места. Я почувствовал, что сердце у меня словно стиснуто двумя холодными железками.
— А-а, зараза, — пробормотала Энджи, — неужели засекла?
— Ну-ка, погуди, — сказал я.
Энджи нажала на клаксон, и Симона помахала рукой — извините, мол, только сейчас заметила, что светофор переключился. С той минуты, как я впервые увидел ее, это была ее первая заминка, и она вселяла надежду на то, что мы близки к цели.
А вокруг нас со всех сторон стояли приплюснутые двухэтажные деревянные дома, выстроенные в начале прошлого века. Деревьев было наперечет, и те какие-то кривые да узловатые. А светофоров таких — без надписей «Идите/Стойте» и без неоновых человечков, призванных облегчить задачу неграмотным, — давно уже не выпускают.
Переключались они с клацаньем, и, двигаясь по двухрядному шоссе, я чувствовал себя так, словно нас занесло в глушь Джорджии или Западной Виргинии.
Симона между тем включила левую мигалку и через долю секунды свернула с дороги на маленькую грязную стоянку, заполненную грузовиками, парочкой американских спортивных машин и двумя «Эль Каминос» — монументами детройтскому дурновкусию. Этот автомобиль при рождении никак не мог решить, кем ему быть — трейлером или легковушкой, и в результате остался каким-то зловещим гибридом.
Энджи проехала еще полмили до разворота, и мы вернулись назад. Парковка принадлежала бару. В точности как в Уикхэме, нипочем нельзя было догадаться, что это бар, если бы не маленькие неоновые надписи в окнах, — приземистый двухэтажный домик, разве что стоял ярдов на десять глубже остальных зданий. Изнутри доносился звон посуды, взрывы хохота, гул голосов и музыка — из виктролы гремела песня Бона Джови. Впрочем, это мог быть и стереоприемник, и посетители слушали Бона Джови задарма. Я еще раз поглядел на бар и на припаркованные возле него пикапы, и на душе у меня стало кисловато.
— Здесь, что ли, будем ждать? — спросила Энджи.
— Нет. Зайдем.
— Боже милостивый, — сказала она, — хвала тебе, что ниспослал мне лицензию на право ношения огнестрельного оружия, — и проверила, дослан ли патрон в ствол ее пистолета.
— Первым делом расстреляй приемник, — сказал я, вылезая из машины.
Симоны нигде не было. Определить это не составило никакого труда, потому что, когда мы переступили порог, всякое движение в баре прекратилось.
На мне были джинсы, джинсовая рубашка и бейсболка. Физиономия выглядела так, словно я всерьез повздорил с питбулем, а сильно потертая куртка армейского образца, прикрывавшая кобуру «магнума», вылиняла от бесчисленных стирок. Словом, я отлично вписывался в антураж.
Энджи вырядилась в темно-синий футбольный свитер с белыми кожаными рукавами и черные леггинсы, над которыми развевалась белая рубашка навыпуск.
Угадайте, на кого уставились посетители. Я тоже поглядел на Энджи. Нью-Бедфорд не так уж далеко отсюда. В Нью-Бедфорде есть бар некоего Большого Дэна. В этом баре несколько парней разложили девицу на бильярдном столе и развлеклись на свой лад и за ее счет, причем остальные завсегдатаи только пили за их здоровье и желали им удачи. Я обвел взглядом здешних — поденщики из восточных штатов, еще какая-то белая шваль, работяги-текстильщики, только недавно перебравшиеся к нам из третьего мира, португалец, кучка чернокожей молодежи, — общество подобралось малоимущее, враждебное и весьма расположенное стравить немного пара. Может, «Большой Дэн» закрылся и они перебрались сюда? Я снова покосился на Энджи, хоть и беспокоился не за нее, а за свой бизнес. Воображаю, как пойдут дела, если станет известно, что моя напарница ухлопала сколько-то подонков в переполненном лансингтонском баре! Не уверен, конечно, но есть сильные опасения, что нашу гнездящуюся на колокольне лавочку придется прикрыть.
Помещение было больше, чем казалось снаружи. Слева от меня к самой стойке вела узкая деревянная лестница — бар находился чуть ниже, по диагонали от него, у темной фанерной перегородки стояло несколько столиков на двоих, а позади виднелись телевизоры с видеомагнитофонами и угол бильярдного стола. Да-с, бильярдного стола. Ужасно.
Толкотни особой не было. Посетители все до одного — даже те, кого при известной фантазии можно было счесть женщинами, — носили бейсболки, кое-кто пил коктейль, но основная масса явно тяготела к пиву «Будвайзер».
Мы спустились по ступенькам, местное население вернулось к своим занятиям. Или сделало вид.
За стойкой стоял белобрысенький такой, смазливый паренек, однако можно было поручиться, что он далеко не безобиден, если работает в таком месте. Мне он улыбнулся слегка, а обратясь к Энджи, наоборот, растянул рот до ушей:
— Приветствую вас. Чем могу?
— Два пива, — сказала Энджи.
— Сделайте одолжение, — сказал Блондинчик.
— Охотно, — Энджи улыбнулась.
Вот она все время так — вертит хвостом перед всеми, кроме меня. Не будь я так неколебимо уверен в себе, то, пожалуй, огорчился бы.