Патриот. Жестокий роман о национальной идее
Шрифт:
— Я задержу их, ничего!
— Канальи! Вино отравлено!
— Кэтти, крошка, неси скорее виски!
— Да здравствует король!
— Миледи, вы умрете стоя!
— Шпагу, сударь, шпагу!
— Бумагу, сударь, бумагу!
— Лошадь, сударь, лошадь!
— Тысяча чертей! Пропустите в туалет Констанцию!
И прочую, веселящую самолет и оскорбительную для народного артиста ерунду. К счастью, как уже и говорилось, полет был недолгим. Михаил Боярский с радостью почувствовал, как самолет покатился по взлетно-посадочной полосе, так как этот неприятный и волнительный для каждого авиаперелета судьбоносный
У трапа самолета пьяного и веселого Змея встречал водитель Геры, и Змей разом было растерял свой заряд оптимизма и не на шутку перепугался, вообразив, что его издевательства над народным артистом приняли весьма плачевный оборот, когда, как только он спустился с трапа, к нему подошел тот, кого называют обычно «человек в штатском», и пригласил его в стоящий рядом с трапом автомобиль «Ауди» с затемненными стеклами.
— Вы Змей? — тихо спросил водитель у Змея.
— Нет, — испуганно ответил разом протрезвевший Змей. — Меня зовут Михаил.
— Это те же яйца, только в профиль, — весело ответил шофер, давний заочный поклонник Змея и его сайта, — рад буду прокатить живую легенду контркультуры по столице нашей Родины. Прошу садиться, — пригласил шофер и открыл перед Мишей дверцу.
Тут повеселевший Змей взглядом выхватил из толпы грузящихся в автобус пассажиров шляпу Михаила Боярского и развязно заорал, перекрывая своим голосом шум самолетных турбин:
— Мсье Д’Артаньян, пожалуйте в мою карету!!!
Боярский вздрогнул, нахлобучил шляпу поглубже и поспешил скрыться в недрах аэродромного автобуса…
Гера встретил хмельного и расхристанного Змея, не раз по дороге просившего водителя остановиться возле ларьков, где продавалось пиво, с каменным лицом, не сулившим ничего, что могло бы попасть в унисон с настроем питерского гостя. С неприязнью, снизу вверх оглядев нетвердо стоящую на ногах фигуру Михаила, он изрек:
— Я же тебе сказал, что нажираться, да еще в такое мясо, нельзя ни в коем случае! Как я теперь повезу тебя в Кремль в таком виде?! Тоже мне, типичный питерский… — Гера употребил очень сильное и обидное ругательство, после чего Змей пришел в неописуемую ярость и, схватив Геру своей огромной ручищей за грудки, протащил его через весь кабинет по полу, словно Гера был каким-то шлангом от пылесоса. Пригвоздив генерального директора к стене, он поднял его вверх и прохрипел:
— Я Змей, ты понял, козел?! Мне твой Кремль в рог не уперся! Я свободный человек, у меня авторитет такой, что я спокойно могу в Госдуму пройти! Хочу — нажираюсь, хочу — с Боярского шляпу сниму! И ты на Питер не тяни, понял, сука!
— Отпусти меня, — Гере тяжело было говорить, он задыхался, и перед глазами уже пошли синие и оранжевые круги от нехватки кислорода, — пусти, я тебе сказал! — И, видя,
Змей с усмешкой разжал руку, и Гера мешком упал вниз. Некоторое время он сидел на полу, держа себя за горло, и судорожно хватал ртом воздух, приходил в себя. Затем, осторожно держась за стену, встал, молча указал Змею на стул, а сам, пошатываясь, дошел до своего стола и с трудом опустился в собственное кресло.
— С приездом в Москву, Змей, — откашлявшись, наконец сказал Гера и выдавил из себя подобие улыбки. — Нрав у тебя крутой, я вижу, так что, я думаю, после всего, что здесь только что произошло, делового разговора у нас не получится. Можешь таким же манером возвращаться в Питер.
Говоря таким образом, Герман рассчитывал хоть как-то понизить космическое самомнение Змея перед тем, как везти его в Кремль «на смотрины», но, похоже, просчитался. Миша встал со своего стула, от души врезал по нему ногой, послал некое абстрактное космическое тело по традиционному адресу, так и сказал «пошло оно на…» и направился к двери, насвистывая песенку Шнура «Когда переехал — не помню, наверное, был я бухой».
И тут Гера понял, что, отпустив сейчас Змея, он потеряет чуть ли не самый главный свой козырь в игре, на кону которой стоит нечто сияющее, чего Гера еще и сам не мог до конца осмыслить, но страстно вожделел. Превозмогая головокружение от трепки, устроенной ему питерским гостем, Гера бросился к Змею через весь кабинет и повис у него на руке, словно солдатская невеста, не пускающая парня в армию.
— Мишаня, ну будет тебе. Ну, пошутили-поглумились и ладно. Вернись, пожалуйста, обратно, я вот и стул тебе подниму…
Змей с равнодушным видом сел на предложенный стул и уставился на маячившего перед ним Геру.
— Говори тогда по делу, Клен, а не фуфлыжничай.
— Да-да, — затараторил Гера, который со стороны сейчас напоминал суетящегося и перебирающего пальцами рук Березовского. Даже спина Германа приняла похожую сутулость, а разрез рта, скорбно изогнувшись, стал напоминать маску «плач» — один из театральных символов. — Разумеется, только по делу. Мы с тобой сейчас поедем в Кремль к Петру Рогачеву. Ты слышал о нем? Знаешь, кто он?
— Разумеется, — важно ответил Змей.
— Так вот, у нас с Петром есть к тебе деловое предложение. Суть его в следующем: вся интересная и популярная интернет-публика пасется у тебя на сайте. Сам сайт давно уже посещают миллионы человек, причем не только из России, но и из Штатов, СНГ и черт знает откуда. То есть у тебя тираж, если перевести все это на бумажный, так сказать, эквивалент, больше, чем у всех вместе взятых российских газет, выходящих за рубежом, понимаешь?
— Еще бы. Не дурак, чай, — еще с большей важностью ответил Миша-Змей и приосанился.
— Так вот, мы хотим предложить тебе работу, суть которой в следующем: ты, не меняя формата, добавляешь в него нашей идеологии, причем сделать это нужно тонко, неуклюжесть мгновенно почувствуется твоими читателями, и они убегут. А надо, чтобы не убежали! Надо, чтобы их становилось еще больше, и особенно молодежи! Пусть потешаются над порнухой, изощряются в албанском и в мате, пусть гордятся тем, что они часть новой культуры, пусть делают что хотят, но все это должно идти с постоянным подтекстом.