Патриот. Жестокий роман о национальной идее
Шрифт:
— Ты зачем у Баламута миллион отжулил?
— Петр, вам жалко? Я не себе его отжулил, я его перевел на счет «Нью-Медиа», потом на процентный депозит в «Миллениум» и сделал из него премиальный фонд для ребят.
— Все самодельничаешь? Самоделкин ты из самодеятельности. Какой еще фонд, какие премии? Ты знаешь, сколько на тебя из бюджета денег идет? Нет?
— Не было бы таких, как я, не было бы и бюджета, — угрюмо ответил Гера.
— Это каких «таких»? — с сарказмом поинтересовался Рогачев.
— Таких патриотов России, как я, — уверенно ответил Герман, расправил плечи,
— Таких, как ты?!! Да если бы таких, как ты, было поменьше, то в стране порядок был бы! Ты не патриот, ты жулик! Тебе все равно, на чем наживаться и у кого воровать. Вчера ты тырил в «Юксоне» у нас с Борей, сегодня у Баламута, а завтра, если подпустить тебя к Пенсионному фонду или там к медикаментам, то ты, глядишь, и Зурабова переплюнул бы. «Патриоты», бля… Вешать вас надо ногами вниз, чтобы обратно деньги вывалились, вот что.
— Как скажете, — сдал вдруг позицию Гера, — вы человек государственный, вам виднее. Изменились вы, конечно, здорово, Петр. Когда вы в бизнесе были, то все как-то по-другому и говорилось и делалось, а сейчас вас и не узнать.
— Когда я был в бизнесе, ты был мужем моей крестницы. А потом, после того, как она тебя с того света вытащила, ты и ее на чужую пизду разменял без зазрения совести.
— Это не ваше дело.
— Согласен. Поэтому давай по делу поплотнее поговорим. Значит, так, с понедельника Брикер переходит в мое прямое подчинение, под ее руководство переходит весь «жэжэ-проект», включая твоих блоггеров и каких-то там новых ребят, которых Кира недавно привела. Я вижу в Интернете большую перспективу, а в «ЖЖ» особенно, и думаю, что Кира, как девушка целеустремленная, сможет более концентрированно заняться этим проектом. Офис я уже подыскал здесь недалеко, на Чистых прудах, так что передавай все ей, начиная с понедельника, и поскорее. Я не хочу, чтобы были какие-то проволочки: у нас скоро события всякие в стране грядут, выборы, и на ерунду нет времени.
Гера выслушал Рогачева абсолютно хладнокровно. Примерно чего-то такого он и ожидал. Обычно по субботам не вызывают для того, чтобы пришпилить орден на грудь или на погон новую звездочку. Рогачев испытующе смотрел на него и даже удивился реакции Геры. Он ожидал чего угодно: истерики, увещеваний, попытки мотивированных возражений, но не такого вот абсолютного спокойствия. Не выдержав, Петр Сергеевич спросил:
— Ты разве ничего не хочешь сказать?
Гера словно очнулся:
— Насчет чего?
— Ну, как… Ведь у тебя забирают проект.
— Раз вы так решили, то я подчинюсь любому вашему решению.
— Да? И миллион вернешь?
— Да я вообще все могу вернуть, мне уже все равно.
Рогачев про себя обрадовался, что Геру все же «проняло», и поморщился:
— Не надо вот тут никаких поз и истерик, хорошо? Тебя же никто не гонит, просто я хочу тебя разгрузить, да и Кира давно уже нуждается в собственном деле — она переросла свой нынешний уровень.
— Хорошо, — глаза Геры вновь потухли, — я могу идти?
Рогачев посмотрел на него, но ничего, кроме безразличия, так и не увидел.
— Иди.
— Миллион возвращать?
— Да ладно… Позже переговорим.
…Геру
…Володя сидел дома и выдумывал повод для того, чтобы смыться. А смыться стоило: жена пилила его целую неделю, используя для этого занятия любое мгновение, которое Вова проводил в семейном гнезде, и к субботе, судя по тоскливому выражению лица Володи, в деле сквозного пропила мужниной головы весьма и весьма преуспела.
— У всех мужья как мужья! — верещала она. — А ты возишь миллионеров, а сам с этого ничего, кроме копеечной получки, в дом не несешь! Или ты от меня заначки делаешь? Или, может, паскудина какая у тебя завелась, а? И на нее все денежки-то и идут, поди?!
Сын Вовы — четвероклассник, у которого лишь недавно зажила задница, вспоротая отцовским ремнем, — тихо, словно мышь, сидел на кухне. Предполагалось, что он делал уроки. Наконец сидеть и смотреть в потолок или, как альтернатива, на грязную раковину ему надоело, и он сделал робкую попытку отпроситься погулять. Это лишь привело к новому взрыву страстей у его мамаши:
— А придурок твой?! Отребье твое непутевое?! Нет! Ты только глянь на него! Школу надумал поджечь! Ну, в кого, в кого мог уродиться такой дебил?! Только в тебя, шоферюга ты, пэтэушник! И где только мои глаза были, когда меня такие мужики обхаживали! Да я бы сейчас уже…
К счастью, Вова с сыном не успели узнать, что бы уже сейчас делала с какими-то маститыми мужиками их жена и мать, потому что лежащий на столе Вовин мобильник заверещал дурным голосом, и супруга переключилась на другую дорожку:
— Да сколько раз я тебе говорила! Поменяй звонок на своем сраном телефоне! Орет так, как будто макака в зоопарке рожает!
— Да тихо ты! — беззлобно цыкнул на нее Вова. — Шеф звонит.
— Ну конечно! Его светлости святую жопу потребовалось отвезти по государственному делу к какой-нибудь очередной проститутке! — Тем не менее жена Вовы ушла все-таки на кухню и продолжала свои эскапады там сама с собой, перейдя от верхней тональности к обыкновенному ворчанью.
— Але? Да, здорово, братан! Как после вчерашнего-то? Оклемался? — Володя, обрадованный звонку шефа, спешил расспросить его о последствиях вчерашней оргии, не подозревая, что Гера успел уже напрочь забыть о лихих делах прошедшего вечера, вернее, ему «помогли».
— Вов, ты давай там бери машинку свою и ко мне подруливай. Дело у меня к тебе есть.
Вова нутром почувствовал: случилось что-то из ряда вон выходящее, и переспрашивать, с чего это Гере вздумалось просить его подъехать на собственной «девяносто девятой», он не стал. Просто угукнул в трубку, со скоростью кометы оделся и, крикнув все еще рассерженной супруге: «Я с шефом буду!» — выбежал из квартирки на свободу.