Патруль времени (сборник)
Шрифт:
Этой земле индейцы дали имя Тавантинсуйу – Четыре Четверти Мира. И для государства куда большего по размерам, чем Священная Римская империя, такое название казалось более подходящим, чем Перу, тем более что никто не ведал точного значения этого слова. В самом ли деле она покорилась пришельцам? Да и посильна ли вообще такая задача – подчинить весь этот край, с его племенами и божествами?
Нет, подобные мысли недостойны христианина. Кастелар прибавил шагу.
Вот и часовые возле склада; от такого зрелища легче на душе. На доспехах, копьях и аркебузах играет свет фонаря. Эти отпетые головорезы, эти железные солдаты приплыли
Кастелара эти люди знали в лицо, а потому, не задавая вопросов, салютовали ему. Фрай Танаквил уже ждал с фонарем в руке. Он провел конкистадора через дверной проем с низкой притолокой, носящей рельефный узор в виде змеи, – белые завоеватели такой не видели даже в самых дурных снах.
Служившее хранилищем сокровищ огромное здание состояло из множества комнат. Каменные блоки, из которых оно было сложено, подгонялись друг к другу с феноменальной тщательностью. А поскольку это был дворец, он имел деревянную крышу. Все проемы в наружных стенах испанцы закрыли крепкими дверьми – индейские занавески из тростника или ткани их не устраивали.
Войдя следом за Кастеларом, Танаквил затворил за собой дверь.
Углы полнились мраком, на стенных росписях колыхались бесформенные тени. Мало что осталось от этих картин – монахи, ревнители христианского благочестия, постарались их соскоблить. Прибывшие с нынешним караваном ценности были сложены в передней комнате.
Вещи, доставленные караваном в этот день, находились в передней комнате. Они чуть сияли, ловя свет фонаря. Стоило прикинуть, сколько арроб драгоценных металлов собрано здесь, и голова пошла кругом. До сих пор он мог лишь изредка пожирать глазами индейские сокровища. Когда прибыл караван, офицеры войска Писарро торопливо развязали тюки и оглядывали содержимое – убедились, что все на месте, – а затем свалили выкуп как попало. Завтра вся эта партия драгоценностей будет взвешена и перенесена к остальным. Кругом валялись куски веревок и ткани.
Брат Эстебан опустил фонарь на глиняный пол и встал на колени. Вот он взял золотую чашу, поднес ее к тусклому светильнику и, качая головой, что-то пробормотал. Должно быть, огорчился, что на чаше вмятина, что изувечены изображенные на ней фигурки.
– Когда наши люди принимали сокровища, кто-то по неосторожности обронил эту вещь, а то и отшвырнул пинком.
Уж не от гнева ли дрожит голос монаха?
– Ну разве можно обращаться с произведениями искусства, как со скотиной?
Кастелар взял у Эстебана чашу и прикинул на руке ее вес. Добрая четверть фунта!
– С чего бы им церемониться? – спросил он. – Все это скоро будет переплавлено.
– И верно, с чего бы? – с горечью проговорил монах, а через несколько мгновений добавил: – Кое-что мы все же оставим в целости, для нашего императора, – вдруг он заинтересуется. Я отбираю самые лучшие вещи, надеясь убедить Писарро, что их необходимо сохранить. Но он соглашается редко.
– Почему он должен соглашаться? Золото есть золото, а эти туземные божки – не более чем мерзкое непотребство.
Серые глаза монаха взглянули на воина с укором.
– А мне казалось, вы мудры… и способны понять, что у рода человеческого есть разные способы… восславлять Господа через красоту творимого ими. Вы же образованный человек?
– Латынь. Чтение, письмо, счет. История с астрономией по верхам. Боюсь, почти все давно вылетело из головы.
– А еще вы много путешествовали.
– Дрался во Франции и Италии. Научился болтать на тамошних языках.
– Мне показалось или вы действительно освоили еще и язык кечуа?
– Самую малость. Лишь для того, чтобы туземцы не могли при мне прикидываться дурнями или сговариваться о каком-нибудь жульничестве. – Кастелар заподозрил, что из него осторожно и лукаво вытягивают сведения, и переменил тему: – Вы говорили, что описываете все ценности подряд. Где же перо и бумага?
– У меня отменная память. Потом, вы сами справедливо заметили, что эти вещи вскоре превратятся в слитки. Так какой же смысл их описывать? Однако я должен удостовериться, что они не несут на себе колдовских заклятий и иной порчи…
Ведя разговор, Танаквил одновременно сортировал различные предметы – орнаментальные украшения, блюда, сосуды, статуэтки; все они казались Кастелару уродливыми. Аккуратно их разложив, фрай Эстебан из своей поясной сумки достал еще одну необычного вида вещицу. Конкистадор склонился и напряг зрение:
– Что это?
– Реликварий. А в нем фаланга пальца святого Ипполита.
Кастелар перекрестился, но не отступил, а еще зорче всмотрелся в шкатулку.
– Вот, значит, как эта штука выглядит.
Мощехранительница была величиной с ладонь, края скруглены, на черной крышке перламутровый крест. В один из торцов вделаны два выпуклых кристалла – больше похожи на линзы, чем на окошки.
– Великая редкость, – пояснил священнослужитель. – Шкатулку оставили мавры, когда уходили из Гранады. Потом она была освящена этими мощами и получила благословение Церкви. Вручавший ее мне епископ утверждал, что она исключительно сильна против варварской магии. Мне удалось убедить капитана Писарро и фрая Вальверде, что проверка каждого драгоценного изделия инков с помощью этих святых мощей может принести пользу – и уж всяко не принесет вреда.
Монах устроился на полу поудобнее, выбрал золотую статуэтку, изображающую какого-то зверя, и, беззвучно шевеля губами, приблизил ее к кристаллам шкатулки. Проделав эту процедуру, он поставил фигурку на место и потянулся за другой.
Кастелар наблюдал, переминаясь с ноги на ногу.
Через некоторое время Танаквил хихикнул и произнес:
– А ведь я предупреждал, что это скучно. Мне еще на несколько часов работы, дон Луис, так что шли бы вы почивать.
Кастелар зевнул:
– Пожалуй, вы правы. Спасибо за любезность.
Но уйти он не успел – свист и последовавший за ним глухой звук удара заставили резко обернуться. А в следующий миг он остолбенел, не веря глазам.
Что-то появилось у стены. Какая-то массивная вещь, с гладкими обводами, с тусклой поверхностью, на вид сделанная из стали, с парой рукояток впереди, с двумя седлами без стремян. Кастелар видел ее со всей четкостью благодаря ярко светящемуся предмету вроде дубинки, который держал в руке один из наездников. Оба были в черной облегающей одежде, отчего лица и кисти рук казались неестественно бледными, невыразительными.