Паучий дар
Шрифт:
Дверь в хижину была заперта, поэтому Келлен с трудом приоткрыл ставни и ножом разрезал грязную сетку от насекомых. Проскользнув в окно, он с тихим стуком спрыгнул на деревянный пол. В противоположном конце темной комнаты раздался слабый шуршащий стон. В розоватом свете закатного солнца, проникшем сквозь приоткрытые ставни, Келлен с трудом разглядел проклятую женщиной, бесформенной глыбой застывшую в кресле.
– Не бойся! – сказал он, торопливо пряча нож. – Я пришел помочь.
Милость испуганно наблюдала за тем, как он приближается.
– Я уже приходил сегодня, помнишь? – спросил Келлен. – Но
Серая челюсть задрожала. Из трещины рта вырвался хриплый вздох – и все. А Келлен так надеялся! Если бы Милость не утратила способность разговаривать, это бы все изменило. Но, кажется, ей и прежде нелегко было делиться сокровенным, а уж теперь… Камни и слова, слова и камни – она глотала их друг за другом, пока не стала гранитно-тяжелой и беспомощной.
– Все хорошо, – прошептал Келлен, уповая на то, что он не ошибся. – Тогда просто слушай.
Он присел на корточки рядом с Милостью и приблизил губы к бугристому серому овалу, который некогда был ее ухом. Набрал полную грудь воздуха и положился на свое чутье.
– Я знаю, – сказал он.
У несчастной перехватило дыхание, и яркие – человеческие! – глаза обратились к нему, сверкая надеждой.
– Знаю, что ты никому не могла о нем рассказать. Тебе бы не поверили. Он нужен жителям деревни, и потому все видят то, что хотят. Он им нравится. Может, ты и сама не хотела верить и убеждала себя, что тебе только кажется. Но ты не ошиблась. Это не любовь. Это одержимость. Он преследует тебя, как лиса преследует зайца. Как прилив следует за луной. Он как ядовитый плющ, оплетающий дерево. Ты ведь никогда не хотела покидать деревню, верно? Не хотела жить на отшибе, вдали от друзей и семьи. Ты согласилась только потому, что боялась. Но не Пса.
Несчастная женщина всхлипнула, и по серой щеке скатилась одинокая слезинка. Пока она скользила вниз, послышался тихий треск, и по каменной коже пробежала черная трещинка. «Да! – подумал Келлен. – Я на верном пути!» Это была крошечная трещина в проклятии, но ведь он только приступил к делу. Камень по-прежнему сковывал Милость молчанием, но ей помогло то, что она услышала правду, которую сама не отваживалась рассказать.
– Плотник всем нравится, – шептал Келлен. – Добрый, надежный Плотник. Поэтому, когда он начал тебя пугать, ты ни с кем не могла поделиться своими страхами. Но мне можешь не говорить, я и так знаю. Ты всегда была для него слишком дикой, слишком отзывчивой, слишком смелой и свободной. Он не мог с этим смириться. Ты должна была принадлежать только ему. Плотнику не нравилось, что ты со всеми дружишь, гуляешь, где хочешь, и так сильно любишь свою собаку. Когда она пропала, ты стала задавать вопросы? Ты начала догадываться?
Беззвучные рыдание сотрясли каменное тело Милости, а потом она издала хриплый рвотный звук. Маленький круглый камень вылетел у нее изо рта и упал ей на колени.
– Он хотел оторвать тебя от всех, – продолжал Келлен. – Чтобы никто не пришел тебе на помощь. Но держать тебя взаперти он не мог… пока ты не начала превращаться в камень. Тогда у него появилась причина не отходить от тебя ни на шаг. Под его присмотром становилось только хуже. Он правда заботился о тебе? Или кормил камнями?
Милость закашлялась, изо рта у нее посыпался мелкий гравий. Челюсть задвигалась свободнее, и следующий всхлип прозвучал почти по-человечески.
– Ты больше не можешь держать правду в себе, – прошептал Келлен. – Ты должна все мне рассказать. – Своими словами он завел ее так далеко, как только мог. Но последний рывок она должна была сделать сама. – Ты знаешь, кто он, верно?
Каменеющая женщина судорожно втянула воздух и с трудом сжала кулаки, так что с костяшек пальцев посыпалась известковая крошка.
– Про… – начала она и замолчала, чтобы снова набрать воздуха. Трещины бежали от уголков ее глаз и губ, словно маска, приставшая к лицу, наконец начала рассыпаться. – Проклинатель.
Милость закашлялась, из глаз ее брызнули слезы. В груди у нее что-то зашуршало-заворочалось, а потом она согнулась пополам и начала выплевывать камень за камнем.
Келлен помог Милости встать. Несколько кусков каменного панциря с грохотом отвалились, но большая часть оставалась на ней.
– Нужно вытащить тебя отсюда, – прошептал Келлен.
Открыть дверь изнутри не составило труда, куда сложнее было посадить Милость в лодку. Только с помощью Келлена и Неттл жертва проклятия смогла преодолеть порог. Спуск по лестнице оказался делом долгим и выматывающим. Неттл с Келлен стояли внизу и направляли тяжелые, неповоротливые ноги к перекладинам.
Когда Милость наконец ступила на плавучий причал, он угрожающе накренился. А когда перебралась в лодку, та опасно осела. Стоило Неттл к ней присоединиться, и вода едва не хлестнула через борт. Келлен выругался и наклонился, чтобы снять ботинки.
– Что ты делаешь? – спросила Неттл.
– Вместе мы плыть не сможем! – ответил Келлен, стягивая рубашку. – Сама погляди. Я прицеплюсь сзади.
Милость вдруг напряглась. Неподалеку раздался тихий плеск шеста.
– Быстрее! – одними губами прошептала Неттл.
Келлен торопливо закинул ботинки с одеждой в лодку и сполз с причала в воду. К вечеру она успела изрядно остыть. О том, чтобы сбежать тем же каналом, по которому они приплыли, не могло быть и речи. Так они обязательно столкнутся с Плотником. Поэтому Неттл спешно погребла к другой протоке, понадеявшись на удачу.
Келлен цеплялся за корму и толкался ногами, стараясь сильно не шуметь. Он гнал прочь мысли о пиявках и болотной лихорадке, а еще о дышащих водой детях с рыбьими глазами, чья хватка была холоднее зимней стужи. Позади раздался грохот распахнутой двери, потом топот ног по деревянному полу.
– Где вы? – В голосе Плотника звучали страх и отчаяние. – Кем бы вы ни были, пожалуйста, верните ее! Ей опасно перемещаться в лодке!
Его мольбы могли бы тронуть Келлена, если бы он не заметил, как вздрогнула Милость, услышав мужа. «Он похож на прекрасный плод, дочиста выеденный осами, – подумал Келлен. – Вместо сердцевины только яд и злое жужжание».
На западе сгущались закатные облака, и вместе с серо-фиолетовыми сумерками в камышовый лес вползало предчувствие беды. Неттл гребла медленно, осторожно, лицо ее застыло в задумчивой гримасе. Каждый звук, который они производили, каждый плеск или глухой стук плавника о корпус казался ей неимоверно громким.