Паучий дар
Шрифт:
– Девочки пишут мне, – продолжала Рута. – Смотри, мистер Эммет нашел способ доставить их письма!
Она сунула в руки Неттл стопку изрядно помятых листов, исписанных кривыми округлыми буквами.
– Канцелярия отправила их в приют, – сказала Рута, и Неттл увидела, как ее по-матерински мягкое лицо исказилось от злобы и страдания. – Я про такие места все знаю! Дети там как в тюрьме, где их заставляют плести корзины на продажу и они стирают свои пальчики до костей! Только посмотри! – Она указала на темную кляксу на одном из писем. – Младшенькая закапала бумагу кровью: ее ударили тростью по руке
Неттл прочитала несколько отрывков и насторожилась.
«…Мы скучаем по тебе, но знаем, что однажды ты обязательно вернешься и спасешь нас…»
«…Лили плачет каждый день, но я говорю ей, что мама скоро заберет нас и мы снова станем счастливой семьей, как раньше…»
«Маленькие дети так не пишут, даже если им очень-очень плохо! – подумала Неттл. – Они пишут, например, так: “В приюте воняет, и стены все в пятнах. Мистер Блу вечно ругается. Меня похвалили за правописание. Сегодня я видела белую собаку”. И дело не только в содержании. Если здесь письма за два года, то почему у девочек не изменился почерк? Сейчас им где-то семь и девять, но они все еще пишут как малыши. Неужели Рута не обратила внимания?»
Неттл заглянула Руте в глаза и увидела тьму, безбрежную и всепоглощающую, как море. Там, во тьме, кипела любовь, густо смешанная с ненавистью. «Я не могу ей сказать, – поняла Неттл. – Не могу сказать, что, скорее всего, это писали не ее дочери. Ей нужно, чтобы письма были настоящими».
Рута порылась в бумагах и достала нарисованный углем портрет мужчины.
– Это он. – Голос Руты бы твердым и холодным, как нож. – Он мучает моих девочек. Он настоял на том, чтобы их отправили в приют. Он превратил их в рабов. Его я прокляну, когда придет время. Я знаю этого человека как облупленного. – Рута начала с лихорадочной аккуратностью перебирать листы. – Я учу его, как мелодию. Погляди, вот его почерк, а это прядь волос, завернутая в бумагу. Я знаю, где он родился, какие у него шрамы, что любит есть. И знаю, как его зовут. Его имя – Крескин.
Неттл уставилась на портрет, который всучила ей Рута. Пусть рисунок смазался, но она без труда узнала бритую голову, испещренные шрамами брови и выражение недоверия на лице. В последний раз она видела этого человека на острове неподалеку от Миззлпорта.
– Я его знаю, – сказала она вслух. – Он работает в Департаменте смертоносных приспособлений.
– Нет! – с внезапной резкостью отозвалась Рута. – Говорю тебе, он заправляет приютом! – Она посмотрела на Неттл с подозрением, словно вдруг увидела перед собой незнакомку.
Неттл сглотнула: она явно подошла к краю пропасти. Она подвергла сомнению веру Руты, молитву ее души. Но если она промолчит, Рута проклянет ни в чем не повинного человека.
– Рута, – тихо сказала она, словно хотела утихомирить опасное животное, – думаю, здесь какая-то ошибка. Может, речь идет не об этом Крескине…
– НЕТ! – Рута глянула на нее так, словно Неттл ее ударила. – Зачем ты так говоришь? Я же знаю, что это он! Я… чувствую, что это он! Я вижу его в темноте, когда закрываю глаза перед сном. Это он во всем виноват!
– Рута, – Неттл чувствовала, как осыпается под ногами земля, – он не…
– ХВАТИТ! – Доброе лицо Руты исказилось, и атмосфера в каюте неуловимо изменилась. Глаза Руты распахнулись окнами в бесконечную бушующую ночь. И эти полные тьмы глаза больше не видели в Неттл друга. Нет, Неттл стала врагом, предательницей, еретичкой.
Неттл вскочила и по лестнице взлетела к люку. Откинув крышку, она вылезла на палубу, и свежий ветер хлестнул волосами ей по лицу. В спину Неттл неслись крики Руты – в них звучали страх и неуверенность.
– Неттл, милая, малышка, не уходи! Там опасно!
Но Неттл с грохотом захлопнула люк и бросилась бежать.
Небо к тому времени стало серым, плавучая деревня опустела. Листья суетливо танцевали в потоках вихря, а на палубы падали крохотные комочки мха. Неттл прыгала с корабля на корабль, пока не добралась до места, где начинались камыши и вода. Она остановилась, вдохнула холодный воздух и уставилась на дрожащие стебли и словно выкрашенное серебристыми мазками небо.
«Я одна, – подумала Неттл. – Все остальные спрятались под палубами».
Неожиданно она почувствовала облегчение. Так сложно собраться с мыслями, когда все вокруг улыбаются. Эти улыбки, подобно яду, затуманивали разум. «Очнись, – одернула она себя. – Никто здесь тебя не любит. Ты же это знаешь. Они лишь подыгрывают, как выразилась Дженди. Хотят, чтобы ты чувствовала себя как дома, потому что мистер Эммет им приказал».
Карманы Неттл отяжелели от вещей, которыми поделились с ней новые друзья, связывая ее невидимыми нитями благодарности и долга. Они делились с ней едой, домашними заботами, секретами… И Неттл чувствовала, что ее израненное сердце мучительно жаждет распахнуться навстречу этим людям. Она ужасно устала от одиночества.
Именно так ты и должна себя чувствовать. Быть может, они искренни в своей доброте, но это все равно ловушка. Ловушка для тоскующих, напуганных, сломленных людей, чтобы им показалось, будто они вернулись домой. Для таких, как ты. Но на самом деле они хотят, чтобы ты прокляла их врагов и нашла для них Келлена. И всё.
За полосой мерцавшей воды и танцующим камышом Неттл заметила, как что-то бледно-коричневое движется через папоротники и подлесок. У этого существа были рога, как у оленя, и едва различимый серебряный ошейник. Когда существо подняло голову и посмотрело на Неттл, она увидела, что вместо глаз у него бездонные провалы.
Неттл резко присела, чтобы спрятаться от его взора. Когда она подняла голову, «олень» уже тащил кого-то вверх по склону. Даже с такого расстояния Неттл смогла разглядеть, что это обезглавленная женщина, одетая так, как была одета испуганная, отчаявшаяся Дженди Пин, когда Неттл разговаривала с ней в последний раз.
«Она была права, – подумала Неттл. – Никакой это не дом. Не будет нам здесь спасения». Собралась с духом и открыла разум небесам, чтобы молча позвать: «Янник!» На этот раз связующая нить между ними болезненно натянулась, как настоящая. А потом в голове возникло царапающее ощущение, словно там радостно толклись колючие мысли и чувства. Янник был близко – куда ближе, чем она думала.