Паутина грез
Шрифт:
Я засмеялась, но тут же осеклась, подумав, что если завтра мама обнаружит у себя на липе прыщик, она подумает, что настал конец света. В этом смысле она ничем не отличалась от моих сверстниц.
— Ну, будет, поговорили. Ты лежи, не вставай. Тебе здесь тепло и уютно. Тони распорядился, чтобы обед тебе подали в комнату.
— Я могу одеться и спуститься в столовую, — возразила я. — Я уже прекрасно себя чувствую.
— Нет, ни в коем случае. Ты пережила настоящий шок. Перед сном я зайду, еще поболтаем, теперь уже о медовом месяце.
И мама ушла.
Немногим позже началась церемония «обеда в постель».
— Вот такое личико я и хотел увидеть! — обрадовался он. Отставив в сторону подносы и тарелки, он сел рядом. И я сразу вспыхнула, забыв о веселье. — Я рад, что тебе лучше. Ты довольна обедом?
— О да, спасибо. Но я запросто могла бы и в столовую спуститься.
— Ничего страшного. Привыкай. Ты скоро будешь жить как настоящая принцесса, — заговорил он тихо и вкрадчиво. — Мы, Таттертоны, — империя, а Фартинггейл — наш дворец. — Он был так величаво серьезен, что я не решилась даже улыбнуться. — Я хотел до последней мелочи обновить твой новый гардероб, чтобы вообще ничего не перевозить из Бостона, но Джиллиан считает, что кое-что из вещей необходимо взять.
— У меня очень много нарядов. Некоторые я даже ни разу не надевала, — призналась я. — Полностью новый гардероб мне просто не нужен.
— Ну, будет видно. А сейчас… что я еще могу сделать для вас, мисс? — с услужливой улыбкой озорно поклонился он.
— Нет-нет, спасибо, ничего. А как Трой?
— Он быстро заснул, но, боюсь, завтра проснется раньше всех и начнет ломиться к тебе, как только узнает, что вы ночевали в Фарти. Ему никто ничего не говорил и не скажет, но этот малыш — истинный Таттертон. Как и я, он сердцем чувствует Фартинггейл. Фарти — наша живая часть, а мы — часть этой земли. Нас связывает что-то непостижимое, сверхъестественное. — Тонн оглядывал стены моей комнаты с каким-то почтением, будто те и впрямь могли слышать, видеть и помнить все, что здесь происходило. — Седые камни Фартинггейла питают нас, но и взамен поглощают нашу историю, наши мечты и надежды, — чуть слышным шепотом добавил он. Глаза его отрешенно устремились в неведомые дали, и я подумала, а не забыл ли он о моем присутствии… Его неистовая любовь к родному дому пугала меня.
— Поэтому я надеюсь, что ты сумеешь забыть неприятный опыт с лабиринтом и не будешь держать зла на Фарти, — произнес Тони, возвращаясь к реальности. — Скоро ты полюбишь его — навеки.
— Я ни на кого не держу зла и не обижаюсь. Произошла досадная оплошность — и все, — уверила его я. Он молчал. Мне стало не по себе, и я решила, что должна сказать еще что-нибудь. — Стоило мне увидеть усадьбу, я поняла, что попала в сказочное королевство… в королевство неземной красоты.
— Да! — откликнулся Таттертон тихим голосом. — Сказочное королевство… — Снова воцарилось молчание. Затем он беззвучно хлопнул в ладоши и произнес: — Что же, оставляю тебя наедине с этими яствами. Посуду потом заберут. Спокойной ночи, Ли. Можно поцеловать тебя на прощание?
Я замялась. Не предам ли я папу, разрешив это. Папа каждый вечер непременно приходил поцеловать меня перед сном. Но Тони
А потом он ушел.
Я лежала, пребывая в какой-то прострации. Слушала отдаленные звуки, доносившиеся снизу, на несколько минут проваливалась в сон и внезапно просыпалась, каждый раз пугаясь незнакомой обстановки… А потом, уже совсем поздно, зашла мама. Но вопреки своему обещанию «поболтать о медовом месяце» она завела разговор о сегодняшнем ужине, о том, какие собрались гости, какие подавали блюда, какие велись беседы за столом. Ее монолог окончательно усыпил меня. Глаза закрывались сами собой, и наконец мать объявила, что пора спать и ей.
— Завтра встанем пораньше — и сразу в Бостон. — Она поднялась и вдруг звонко хохотнула: — Какой необычный и все же удивительный был день! У меня предчувствие, что отныне и навсегда жизнь наша будет полна чудес. Во всяком случае, я все сделаю для этого. Ты поддержишь меня, Ли?
Я в недоумении открыла глаза и посмотрела на мать. Каких чудес ей еще надо? Разве брак с Тони не воплощение ее мечты? И что я могу сделать для ее счастья?
— Ты поможешь мне, Ли?
Это был не вопрос. Это был резкий, как удар хлыста, приказ.
После такого трудного дня сил у меня уже ни на что не осталось, поэтому я слабым голосом пискнула:
— Конечно, мамочка.
Сразу после завтрака, как и наметила мать, мы выехали в Бостон. Снегопад прекратился после полуночи, но зато оставил на память сугробы высотой почти в фут. Фартинггейл напоминал зимнюю сказку — золотое солнце, голубоватые тени, хрустальный блеск белоснежных ковров. Высокие ели, казалось, полностью утратили вечную свою зелень, настолько густо укутала их снежная кисея.
На обратном пути мама наконец-то открыла свои планы относительно медового месяца. После свадебных торжеств они с Тони собирались вылететь в Сент-Морис, где в «Палас-отеле» их будут ждать роскошные апартаменты. Я вспомнила, что мама чуть ли не полжизни мечтала об этом курорте, а поскольку Тони был заядлым горнолыжником, эта идея пришлась по вкусу и ему.
— Для медового месяца это идеальное место, — говорила мама. — Там собирается вся европейская аристократия. А у меня, между прочим, не было настоящего медового месяца. После свадьбы твой отец сразу привез меня в Бостон, хотя клялся, что мы обязательно поедем в Гавану… И что ты думаешь? Стоило нам оказаться в Бостоне, как он заявил, что бизнес на грани срыва, не преминув заметить, что причина этого — его столь долгое пребывание в Техасе. Представляешь? То есть уже тогда он обвинял меня, пусть косвенно, в своих неудачах. Ему, видите ли, понадобилось столько проторчать в Техасе, чтобы добиться моей руки! Но ничего, — тряхнув головой, заявила мать. — Теперь я получу положенный мне медовый месяц. К сожалению, на Рождество и на Новый год нас не будет, но скучать тебе не придется. В твоем распоряжении весь Фартинггейл и горы подарков. Если пожелаешь, Майлс отвезет тебя куда угодно — в магазин, в парикмахерскую… Понимаешь? — Мать явно ожидала, что я непременно разделю ее восторги.