Павел и Авель
Шрифт:
Гул негодования донесся со всех сторон. Настрой присутствующих был явно не в пользу барона – видимо и впрямь он нарушил какие-то важные для братства традиции. Некоторые протягивали к нему руки, кое-кто схватился и за шпаги.
– Вы обвиняете меня? Меня? Вы, жалкие овцы! Я никогда всерьез не участвовал в этом вашем балагане, называемом масонством, вы всегда были для меня лишь орудием! Вы говорите, что кое-кого тут надо прикончить… И вы правы! Сейчас вы поймете, насколько!
Барон потянул за второй подсвечник рядом с собой, быстро прикрыв низ лица черным шелковым платком, пропитанным каким-то раствором. В это время из темных отдушин под потолком поползли клубы маслянистого дыма. Люди заметались по залу, задыхаясь и не зная куда спрятаться. Граф Г., заметивший, что черный барон забежал за колонну и исчез в потайном ходе, предварительно завладев сокровенной тетрадью, немедля схватил Морозявкина и Лизу, и увлек их за собой, по следам барона. К сожалению, его не удалось догнать и в этот раз, лишь черный плащ, несущийся на крыльях ночи, мелькнул впереди и исчез.
Тем же кто не проявил такой прыти, повезло гораздо менее – на следующий день парижские газеты вышли с ужасающими заголовками, в которых подробно описывалось, как в одном из залов Лувра полиция обнаружила несколько десятков трупов. Все мертвецы, очевидно, были задушены неизвестным ученым газом, об этом свидетельствовали страшные гримасы на их лицах. От него они чудовищно побледнели, постарели и поседели, впрочем некоторые и без того были немолоды.
Опознать несчастных можно было лишь по личным вещам, ибо даже одежда превратилась в рухлядь. Журналисты терялись в догадках, кем могли быть присутствовавшие – заговорщиками или же членами пока неизвестного ордена, а также о причинах их безвременной гибели. Некоторые даже упоминали явность вмешательства дьявольских и потусторонних сил. Однако все сходились в том, что виновного в таком чудовищном преступлении следует без промедления гильотинировать.
Тем временем наши герои пытались оправиться от очередного удара судьбы. Они заседали в гостинице, приведя себя и свое платье в относительный порядок, впрочем Лиза не испытывала особых трудностей, просто заменив наряд на новый, недавно приобретенный по случаю в Париже на блошином рынке, в приступе экономии. Вся компания пыталась усиленным вкушением мясных и рыбных блюд и питием разнообразных французских вин привести в гармонию не только пищеварение, но и свои чувства. Это оказалось посложнее чистки нарядов.
– Кто вам посоветовал, мадемуазель, снять в качестве наблюдательного пункта именно эту квартиру? – с негодованием вопрошал граф Г., допивая уже второй подряд бокал старого Шабли. – Кому пришла в голову эта светлая мысль?
– Мне самой – это были единственные апартаменты, в которых камин выходил в зал заседания, согласно планам! И хозяин оказался так любезен, и совсем незадорого… – Лесистратова покраснела.
– Не слишком ли любезен, мадемуазель? Вольдемару послали вещий сон, вам – услужливого парижанина-квартировладельца… Тысяча чертей, это снова была ловушка! – промолвил граф Г. с запоздалой догадливостью.
– Это точно… – мрачно протянул Морозявкин, допивавший к тому времени пятый стакан вина кряду. – Еще одно такое приключение – и мы вернемся домой в деревянных коробках.
– Это в том случае, если наши тела найдут и опознают, в чем лично я сомневаюсь. – мрачно закончил мысль недовольный граф, которого в довершение всего неожиданно разбила подагра.
– Так вы что же, хотите вернуться восвояси? А что скажет на это ваш патрон, князь Куракин? – вопросила Лизонька, порозовевшая после вина и приключений. Это было сродни наречению графа трусом, и не будь Лесистратова дамой, а у графа подагры, всхлопотать бы ей по славному личику.
– Пусть этот старый… пусть его сиятельство говорит что хочет! Мне дорога моя графская шкура, – промолвил граф Михайло в отчаяньи и швырнул заблаговременно опорожненный бокал в угол комнаты.
– А как же ваша графская честь? Неужели сам граф Г, храбрейший из храбрых, сдается? – Лесистратова иронически прищурилась, вполне осознав свою неприкосновенность.
– Мадемуазель, чья бы корова мычала, а ваша могла бы и помолчать! – граф в подобных стрессовых ситуациях совершенно терял свой аристократизм и обходительность.
– Фи, граф Михайло, какой вы грубый! Если вы струсили, господа, то я продолжу преследование барона одна… И пусть слабая женщина сделает то, что оказалось не под силу крепким мужчинам!
Это было уже слишком и немного подобревший от вина граф решил резко сменить тактику, ибо продолжение дискуссии в том же духе наглядно вело в философский тупик.
– Ну хорошо, – примирительно пробормотал граф Г., допивая бутылку Шабли до дна и отирая потное чело батистовым платочком. – Давайте отдохнем тут пару дней, а там посмотрим, куда поворачивать оглобли… то есть наших боевых коней!
На том и порешили. Дальнейшее пребывание в Париже считалось днями отдыха и развлечений, тем более что их недруг, черный барон, наверняка успел зарыться в какую-нибудь глубокую нору, опасаясь полиции и мести братьев-масонов. Теперь же каждый мог любоваться городом в свое удовольствие и поправлять расстроенные нервы как хотел.
Лесистратова наконец-то в полной мере обратила свое внимание на истинно парижскую моду. Она совершила набег на квартал кружевниц, и запаслась роскошными кружевами и атласными лентами, которые производились для безвременно канувшего в Лету королевского двора. Кроме того, Лиза накупила множество платьев ставшего модным после Революции стиля ампир, с его открытыми наполовину прозрачными одеяниями. Украшений к ним полагалось немного, но Лиза рассчитывала компенсировать это с помощью флаконов, наполненных фиалковой или же розовой водой, так как духи по ее мнению всегда привлекали внимание кавалеров. Ей было невдомек, что ампирическая прозрачность ее одеяний сыграет в дальнейшем значительно большую роль в привлечении мужских взоров, чем какая-то там пахучая водичка.
Морозявкин же решил твердо изгнать из своего воспаленного последними событиями сознания всяческую мистику, и с этой целью перепробовал все вина в ближайших трактирах. Надобно отметить, что дабы сдержать вместе с винным потоком наплыв в Россию вольнодумства, Екатерина Великая запретила ввоз французских вин после французской же революции, и сей запрет был отменен лишь Павлом I. Так что питерские пропойцы весьма соскучились по роскошному напитку.
Морозявкин пробовал бургонское красное и бургонское белое, отдал должное пенистому шампанскому, распробовал и шампанское красное, капо белое и красное, фронтаньяк и изысканное старое белое французское вино также не остались без его внимания. Человек низкого происхождения, масье Вольдемар в тонкости вкуса не уступал многим русским вельможам, которые в то время уже не мыслили свою жизнь без сих вин, лучших и вовсе недешевых.
Что касается графа Г., то он направился на променад в Булонский лес. Прекрасный классический французский парк не обманул его ожиданий. Еще в начале XVIII века парижские вельможи стали тут прогуливаться, а король Людовик XVI превратил лес в публичный парк, открытый для широкой публики. Полюбовавшись аккуратно подстриженными деревьями, кустами и водопадами, граф Г. даже несколько растрогался. Поэтому он не стал убивать пару воришек, которые по неопытности попытались отнять у него кошелек, а отпустил их с миром, легонько вспоров одному живот, и отрезав другому ухо, даже не все ухо, а лишь три четверти. Пристыженные и посрамленные, истекая кровью и волоча за собой выпущенные кишки, они уползли в те же кусты из которых и появились. Надо отметить, что лес стал прибежищем разбойников и проституток еще во времена Столетней войны. Причем сначала гуляющих по старому договору брали в оборот проститутки, стараясь облегчить кошелек доверчивых и падких на развлечения прохожих, а довершали дело уже разбойники, легко справляясь с расслабленными от недавнего беспутного удовольствия жертвами. Правда потом разбойники облегчали и кошельки проституток, но это было уже их внутреннее булонское дело.