Павел I
Шрифт:
Среди этого круга награжденных находилась одна известная «статс-дама» — Ш. К. Ливен (1743–1828), состоявшая по распоряжению Екатерины II ранее «при детях Павла Петровича» и получившая в подарок от Павла Петровича 1500 душ. Она, в силу своей преданности, пользовалась исключительным расположением всех монархов, начиная с Екатерины II, наградившей её званием статс-дамы. и орденом Святой Екатерины. [97] Павел в 1799 году возвел её «с потомством» в графское достоинство, Александр I пожаловал ей свой усыпанный бриллиантами портрет, а Николай I в 1826 году пожаловал ей и её потомству княжеское достоинство…
97
Родом из Германии, Шарлотта
Не были забыты и «новые люди», приближенные Павлом после воцарения. Генералу-от-инфантерии Н. П. Архарову было пожаловано 2000 душ, генерал-майору А. А. Аракчееву — орден Александра Невского и баронский титул, генерал-майору М. Н. Донаурову — орден Александра Невского и 30 000 рублей, генерал-майору Г. Г. Кушелеву —15 000 десятин земли и 30 000 рублей, генерал-майору С. И. Плещееву — орден Александра Невского и 30 000 рублей, генерал-майору П. Х. Обольянинову — орден Александра Невского, генерал-лейтенанту И. В. Ламбу — орден Анны и 750 душ.
Щедрые пожалования адресовались известным «друзьям Гатчины — братьям Александру и Алексею Куракиным, получившим по ордену Андрея Первозванного. В совместное владение князьям была передана обширная вотчина умершего фаворита Екатерины графа А. Д. Ланского (1754–1784) в Псковской губернии и 20 000 тысяч десятин в Тамбовской губернии. Кроме того, Александр Куракин получил 2863 души в Псковской губернии, а Алексей Куракин 1437 душ в Петербургской губернии.
Самое же грандиозное пожалование предназначалось графу АЛ. Безбородко, которого Павел I высоко ценил и за то, что в старые времена он никогда не позволял «непочтительности» по отношению к нему, и за то, что в часы агонии Екатерины он открыл ему секретные намерения Императрицы, запечатленные на бумаге, уничтожение которых позволило без всяких общественных потрясений занять Трон. Безбородко получил орден Андрея Первозванного, княжеское достоинство, поместье в Орловской губернии, 30 000 тысяч десятин в Воронежской губернии и более десяти тысяч крепостных.
Коронационные торжества в Москве продолжались неделю; каждый день приемы, поздравления от всех депутаций, трапезы, представления театральных трупп. На этом «празднике жизни» многие недавние «этуали» Екатерининских времён чувствовали себя неуютно; они изнемогали «от скуки», их угнетала продолжительность и «бесцельность» церемоний. Лучше всех настроения этих недовольных передала графиня В. Н. Головина. Хотя свои «Записки» она писала через многие годы после тех событий, но «жар ненависти» в душе всё еще не остыл. Об исторической торжественности момента Коронации, о глубоком сакральном смысле всего происходившего, — это же было великое мистическое таинство венчания Царя и России, которое в любой христианской душе должно было вызывать восхищение и умиление, о том графиня не проронила ни звука.
Она была уверена, что «наступило время террора», правда, так и осталось неясным, что графиня имела в виду. Увольнение нескольких десятков лиц? А, может быть, свою придворную невостребованность? Она теперь не была желанной при Дворе и, хотя носила звание фрейлины, но в близкое царское окружение уже не допускалась. Конечно, это был «террор», и на этот «вызов» она ответила истинным «благородством» светской дамы: она начала инсинуировать по адресу Царской четы.
В этом промысле она не была одинока; кругом достаточно было и Других «обиженных». Говоря о Коронации, графиня заявляла: «Никогда так не смеялись, никогда так удачно не подмечали смешные стороны, преувеличивая их». Но при этом надо быть всё время настороже: не дай Бог, узнает Монарх, заметит, сразу же и вылететь можно не только из дворцовых апартаментов, а то и вообще из Петербурга. Острили и насмехались над происходившим только тогда, «когда находились вдали от Их Императорских Величеств».
Особо желанной «мишенью» являлась Императрица.
Когда начались представления депутаций с поздравлениями, то якобы «Императору казалось, что приходило слишком мало народу. Императрица Мария Фёдоровна постоянно повторяла, что она слышала от Императрицы Екатерины, будто во время её Коронации толпа, целовавшая руку, была так велика, что рука у неё распухла, и жаловалась, что у неё рука не распухает. Обер-церемониймейстер Валуев, чтобы доставить удовольствие Их Величествам, заставлял по несколько раз появляться одних и тех же лиц под разными наименованиями и в разных должностях. Если случалось, что какое-нибудь лицо занимало не одну должность, то Валуев заставлял появляться его в один и тот же день то как сенатора, то как депутата от дворянства, то как члена суда».
Головина не раскрыла, кому Мария Фёдоровна говорила нечто подобное и каким тоном; если эта фраза и звучала, то, возможно, она носила шутливый характер. Ясно одно: Головиной Императрица ничего в этой связи не говорила. Здесь важно другое. Император Павел обладал прекрасной памятью, и ухищрения, вроде вышеприведённого, он не мог не заметить. Валуев, [98] даже если очень хотел угодить, никогда не пошёл бы на подобный подлог. Что же касается депутаций, то ничего необычного в том не было. Лицо, занимающее различные должности, имело право и обязано было являться в депутациях от разных ведомств. Ничего предосудительно в том не было; так было раньше, так происходило и в 1797 году.
98
Балуев Петр Степанович (1743–1814), обер-церемониймейстер, при Екатерине II — Главноначальствующий над кремлёвскими экспедициями и Оружейной палатой Московского Кремля.
С Коронацией Павла Петровича связана одна историческая коллизия, которая вызывала толки и тогда, и потом.
В Законе о престолонаследии было сказано, что Императоры в России являются «главою Церкви». Это была традиция, восходящая ещё к Петру I, но юридически она была зафиксирована именно при Павле I. Собственно, специально данное положение не оговаривалось, фраза шла в контексте рассуждений о невозможности быть тронопреемником в России представителю того поколения, которое «царствует уже на каком другом престоле». Формулировка звучала следующим образом: «если отрицания от веры не будет, то наследовать оному лицу, которое ближе по порядку». Это объяснялось именно тем, что «Государи Российские суть главою Церкви» являются фактически это явилось перенятием протестантского отношения к христианству; в Западной Европе давно уже короли решениями различных собраний объявлялись «главами церкви». В Православии ничего подобного не существовало: у Церкви мог быть только один глава — Иисус Христос.
Здесь нет возможности анализировать природу столь многогранного христианского понятия, как «Церковь», но один аспект подчеркнуть необходимо. «Церковь» открывается людям, миру, проявляется в истории в двух главных ипостасях. Во-первых, как предмет веры, как вероучение, как «Храм Господень», главой которого является Иисус Христос. В этом высшем значении понятие «Церковь» раскрывает её абсолютное духовное предназначение. В Русской Православной Церкви, как и в других поместных православных церквах, Вселенская Церковь понимается и признается, согласно символическому учению, как «Богом установленное общество людей, соединенных православной верой, законом Божиим, священноначалием и таинствами».
Второе, этимологическое, толкование понятия «Церковь» сводится лишь к учреждению, к церковной организации в тех формах и видах, как она себя являла на протяжении веков. По большей части именно это людское установление, «учреждение общественного богослужения» (по Канту) и имеется в виду, когда употребляют слово «церковь» люди, не признающие ни в какой степени богословское учение. Подобное вторичное восприятие и стало утверждаться в сознании европейцев, особенно после торжества Реформации.