Павел I

Песков Алексей Михайлович

Комиссия о сочинении началась 30-го июля 1767 года.

«Такого представительного собрания Москва еще не видала! – рассказывает летописец. – Никогда еще не собирались в первопрестольной представители самых отдаленных уголков империи, разных ее народностей, купцы и землевладельцы, чтобы вместе с увешанными крестами и звездами генералами и вельможами сообща решать будущее отечества. Казалось, наступил поворотный час в истории России, когда судьба страны оказалась в руках ее граждан… – На первых заседаниях депутаты ознакомились с „Наказом“ государыни, регламентом и другими инструкциями, избрали маршала (председателя) комиссии <…>. Затем в работе Комиссии начались будни. <…> – Поскольку никаких законопроектов, которые можно было бы сразу же рассмотреть

и принять, еще не имелось, депутаты создали восемнадцать „частных“ комиссий для их разработки.<…> В ожидании их депутаты занялись изучением уже существующего законодательства и наказов избирателей. Начать решили с наказов государственных крестьян – самых многочисленных. И сразу же вспыхнули споры и разногласия. В центре их оказался вопрос о крестьянской торговле. Дворяне, заинтересованные в том, чтобы крестьяне богатели, склонны были поддержать их требования и разрешить свободно торговать по всей стране. Но представители городов, купечество высказались против. Они добивались монопольного положения в торговле, и крестьяне могли стать для них серьезным конкурентом. После долгих дебатов депутаты убедились в их бессмысленности: стало ясно, что сперва надо определить права дворянства и купечества, дабы выделить, что останется, крестьянам. – Начали с прав дворянства. И тут дебаты разгорелись пуще прежнего <…>» ( Каменский 1997. С. 157–158).

Настала осень. Птицы полетели к югу. Полили дожди. Облетели листья. Начались заморозки. Повалил снег. Пришла зима. – В декабре собрания Комиссии в Кремле окончились, и депутаты от нации переехали в Петербург.

В феврале 1768-го собрания Комиссии возобновились в Петербурге. – Настала весна. Птицы вернулись. Просияло солнце.

* * *

Тем временем на юго-западных наших рубежах – там, где Польша соседствует с Портой, день ото дня возрастал призрак новой большой войны.

Когда в 1763-м году умер польский король Август Третий, посаженный на престол тридцать лет назад после нашего гданского десанта, Екатерина очень помогла своему бывшему возлюбленному Станиславу Понятовскому стать первым среди польской шляхты: Понятовского избрали на сейме королем. Как производилась подготовка и как шло само избрание – дело дипломатической техники, и сейчас недосуг пересказывать. Заметим только, что наш посланник в Варшаве князь Николай Васильевич Репнин не пожалел казенных денег.

Понятовский показал себя послушным королем. Он обещал уравнять в правах с польскими католиками православных обитателей королевства – белоруссов, украинцев, казаков и прочих, как их тогда называли, диссидентов: сейму предлагалось установить свободу православного вероисповедания, вернуть отнятые церкви и монастыри и дать диссидентам все вольности, коими пользуются католики, – вплоть до права голоса и занятия мест в сейме. Шляхта на то не поддалась. Князь Репнин в ответ сообщил, что тогда наши войска (все еще стоявшие на польских квартирах со времен Семилетней войны) никогда не будут выведены из Польши. Тогда шляхта составила на юге страны – в местечке Бар – конфедерацию за согнание с престола Станислава. Наше войско развернулось и пошло маршем против конфедератов. Барская конфедерация имела меньше сил и регулярности, чем мы, и в то самое время, когда наши депутаты от нации продолжали свои дебаты в Петербурге, наши генералы разбили поляков при Бродах, взяли штурмом Бар, Бердичев и Краков.

Дело происходило вблизи турецких владений и естественным дыханием войны коснулось подданных султана. Летом 1768 года наши казаки, в погоне за конфедератами, заехали в вотчины крымского хана – в Балту и Дубоссары – и перебили там до двух тысяч татар, турок и молдаван. Казаки были не регулярные, а бунтовские, назывались гайдамаками и решали диссидентский вопрос согласно своей пословице: «Лях, жид, собака – вера однака» ( Соловьев. Кн. XIV. С. 236). Само собой, под действие пословицы попадали басурманы.

Когда вести из Балты и Дубоссар дошли до Стамбула, нашему посланнику в Порте Обрезкову сказали в

великом гневе, чтобы мы перестали подстрекать диссидентов, убрали армию из польских пределов и вообще оставили Польшу при обычной ее вольности. Обрезков отвечал, что он только посол, никаких обязательств от лица своей императрицы выдать не вправе и что вообще Россия не несет ответственности за провокации разбойников. Тогда турки посадили Обрезкова со всем его посольством под арест и изготовились с нами воевать.

Кончался сентябрь 1768 года. Депутаты от нации продолжали свои собрания. Безразличные к нашим заботам птицы потянулись к югу – в зимние гнезда на турецких землях. В том же направлении заработала и наша государственная мысль, едва Петербурга достигло известие о злоключении Обрезкова. Депутатов от нации не медля отпустили с миром – статских по домам и местам службы, военных – для баталий с турками. «Пока новые законы поспеют, будем жить, как отцы наши жили» – было сказано в журнале «Всякая всячина» ( Л. 108), открывшемся в следующем 1769-м году под присмотром Екатерины. – А ныне возможности длить законодательные прения нет: война.

И с такой же страстью, с какой она приуготовляла умы к гражданскому равенству, Екатерина приступила к военным диспозициям. Полгода назад ей исполнилось сорок лет. Шел седьмой год ее власти. Для начинающего политика – возраст расцвета.

За начинающего Бог! [99]

Триста пятнадцать лет назад, в лето 1453-е от Рождества Христова, в ясное, погожее майское утро крики, трески и грохоты разносились над стогнами Константинополя: то наши предки по вере, православные греки, обороняли свой царственный град в последнем бою с турецкими янычарами. В тот черный день, пронзенный мусульманским оружием, пал с мечом в руке последний византийский император Константин Палеолог. – Пусть же падет ныне от православного оружия при вратах Царьграда последний султан и на руинах Стамбула воссияет Константинополь – древняя столица православного мира! – Сей исторический сюжет стал вторым после «Наказа» и депутатов от нации памятником ея царствованию.

99

Перифраза из письма Екатерины II к П. С. Салтыкову: «На начинающего Бог! Бог же видит, что не я зачала; не первый раз России побеждать врагов; опасных побеждала и не в таких обстоятельствах, как ныне находится; так и ныне от Божеского милосердия и храбрости его народа сего добра ожидать» (Соловьев. Кн. XIV. С. 268).

Практические расчеты без утопической подпитки делают жизнь скучной, бессмысленной и бездарной. Плох тот солдат, что не хочет стать генералом, и плох тот генерал, что не хочет завоевать столицу неприятеля. В 1760-м году наши казаки заняли на три дня Берлин, и хоть материального толку от этого наезда вышло немного, само событие, сам факт, пусть трехдневного, взятия прусской столицы обнаружил нечто такое, что не компенсируется никакими территориальными приобретениями.

Зачем носят в бой хоругви? Зачем развешивают флаги на башнях взятых городов? Зачем утрата знамени – куска цветной обшитой материи – считается позором худшим, нежели потеря пушек? – Все затем же, что в нашем отношении к знамени обнаруживается нечто практически бесполезное, но магически важное – сознание своей чести и славы.

В случае с турками это сознание, начиная с мая 1453-го года, неизбежно упиралось в утраченный Константинополь. Да, конечно, приобретение этого города, расположенного на берегу узкого пролива, по которому ни один корабль не пройдет без ведома здешних пушек, – очень выгодно: сама природа устроила здесь для обладателей Константинополя место таможенного досмотра. Так же удобно стояла когда-то на берегу другого пролива Троя. И так же, как взятие Трои в памяти греков осталось делом чести и славы, а не торговой выгоды, – так возвращение Константинополя в новую эру было одушевляющим подтекстом сухого практического действия.