Павел I
Шрифт:
«А по моему мнению, – говорил Алексей Орлов брату Григорию при начале нынешней войны, – если ехать, так уж ехать до Константинополя <…>. И скажу так, как в грамоте государь Петр Первый сказал: а их, неверных магометан, согнать в поле и степи пустые и песчаные на прежние их жилища. А тут опять заведется благочестие, и скажем: слава Богу нашему Всемогущему!» ( Соловьев. Кн. XIV. С. 290–291).
Нет нужды приписывать Алексею Орлову или Петру Первому, на чьи речи ссылался Орлов, или кому-нибудь еще честь изобретения сюжета об освобождении Константинополя. Это бродячий сюжет. Завязка его совершилась в мае 1453 года, и с тех пор любое военное движение в сторону турецких владений, независимо от его конкретных целей, должно было сеять надежду на его скорейшую кульминацию. Святые места или священные вещи – источники магической силы и власти, мысль о них определяет смысл жизни.
Впрочем,
При той разрухе во флоте, которая досталась Екатерине от царствования ее свекрови, [100] планировать морскую экспедицию из Балтийского моря в Средиземное могли только такие лихие гвардейцы, как Орловы; сделавшись после революции первостепенными государственными вельможами, они, конечно, остепенились, но своих размашистых привычек не утратили. Укрупнился масштаб: шесть лет назад они волновали петербургскую гвардию против голштинского ига, теперь готовы были поднять Грецию и Балканы против Порты.
100
После смотра флота в начале июня 1765 г. Екатерина II писала Н. И. Панину: «У нас в излишестве кораблей и людей, но у нас нет ни флота, ни моряков. В ту минуту, когда я подняла штандарт и корабли стали проходить и салютовать, два из них погибли было по оплошности их капитанов, из которых один попал кормою в оснастку другого <…>; добрый час они возились, чтоб высвободить свои борта <…>. Потом адмиралу хотелось, чтоб они выровнялись в линию: но ни один корабль не мог этого исполнить, хотя погода была превосходная. Наконец, в 5 часов после обеда приблизились к берегу для бомбардирования <…>. До 9 часов вечера стреляли бомбами и ядрами, которые не попадали в цель» (Сб. РИО.Т. 10. СПб., 1872. С. 23).
Екатерина была страстная женщина, и диверсия в турецком тылу была решена. В июле 1769-го первая наша эскадра вышла из Кронштадта. За ней последовали две другие.
В августе наша армия за Днестром заняла Хотин – крепость, без штурма которой не начиналась ни одна война с турками. Осенью были взяты Яссы и Бухарест. Вся Молдавия присягнула Екатерине.
К февралю наши первые корабли доплыли до италийского берега, к месту встречи с Алексеем Орловым. Вид их был жалок и уныл. «Если б мы не с турками имели дело, – докладывал Орлов Екатерине, – всех бы легко передавили, не нужно б было много с ними драться, а только за ними гнаться» ( Сб. РИО. Т. 10. С. 413). Но отступать было некуда и стыдно – Орлов принялся волновать греков. Наши корабли пошли к Морее, и начались бои за Элладу. Скоро оказалось – греки, даром что великие храбрецы на своих горных тропах, при виде превосходящего числа турецкого войска спасаются врассыпную. К лету 1770-го стало ясно, что зажечь Порту со стороны Архипелага нет возможности. Тогда Алексей Орлов решил спалить хотя бы турецкий флот.
Утром 24-го июня наша эскадра подошла к Хиосскому проливу и увидела турецкую флотилию. Конечно, Алексей Орлов предполагал, что у турок кораблей больше, чем у него, но вряд ли думал, что настолько больше. – В подобных случаях, когда наше маленькое войско оказывается перед лицом большего чужого, только три фактора приносят удачу: авось, не бойсь и ура. Посему отважились атаковать. Потопили адмиральский корабль неприятеля, и турки отступили, закрывшись в Чесменской бухте. Летописец иронизировал впоследствии: «<…> в Архипелаге нашелся флот хуже русского» ( Ключевский. Т. 5. С. 44). Какой был флот у турок, теперь уже не узнать, ибо в ночь с 25-го на 26-е июня он полностью выгорел от мужественных рук
Пока известие о чесменском пожаре шло в Петербург, командующий одной из наших армий Румянцев с двадцатью тысячами дважды побил превосходящих турок: 7-го июля прогнал восемьдесят тысяч неприятеля с речки Ларги при ее впадении в Прут, а 21-го июля – рассеял сто пятьдесят тысяч на реке Кагул.
Мы шли вперед. Турки отступали, теряя крепость за крепостью. Осенью 1770-го сдались Бендеры, Аккерман, Килия, Измаил. Григорий Орлов предлагал двинуться на Варну, а оттуда идти морем к Константинополю.
Тем временем стали склонять крымских татар отложиться от Турции. Татары удивились. Крымский хан говорил Петру Ивановичу Панину (брату Никиты Ивановича, командующему одной из наших армий): «Объясняешь, что твоя королева желает прежние вольности татарские доставить, но подобные слова тебе писать не должно. Мы сами себя знаем. Мы Портою совершенно во всем довольны и благоденствием наслаждаемся. А в прежние времена, когда мы еще независимы от Порты Оттоманской были, какие междоусобные брани и внутри Крымской области беспокойства происходили, все это пред светом явно; и потому прежние наши обыкновения за лучшие нам представлять какая тебе нужда?» ( Соловьев. Кн. XIV. С. 355). Нужда была важная – прекратить татарские набеги на наши южные области. Последний такой набег сделал покойный хан Крым-Гирей в январе 1769-го. [101] Из Елисаветградской провинции тогда увели в полон до тысячи человек. В Крыму соображали, что свобода от родной по вере магометанской Порты – это путь к подданству иноверной России: урон всей ордынской жизни.
101
«15 января <1769> крымский хан Крым-Гирей с большим войском (с лишком 70 000 человек) перешел русскую границу у местечка Орла, намереваясь с главными силами вторгнуться в Елисаветградскую провинцию, а оттуда в Польшу, где ждали его конфедераты; они указывали ему и дорогу. Татары, встреченные пушечными выстрелами в Елисаветграде, не решились брать эту крепость, а рассеялись для опустошения и сожжения окрестных селений; та же участь постигла и польские владения <…>. Опустошив, по обычаю, земли и врагов, и друзей, крымские разбойники, довольные ясырем, ушли за Днестр; и хан отправился в Константинополь, повез султану в подарок пленных женщин. Из Елисаветградской провинции было уведено более 1000 человек пленных, много скота, сожжено в ней было более 1000 домов. Другой татарский отряд пробрался к Бахмуту и опустошил так же окрестности; отсюда выведено было пленных около 800 человек. Но это было последнее в нашей истории татарское нашествие!» (Соловьев. Кн. XIV. С. 275–276).
Весной 1771-го года одна из наших армий двинулась на заветный полуостров. 14-го июня отогнали татарское войско от Перекопа, 22-го были на Салгире, к концу месяца взяли Кафу. Крым стал независим.
Но идти на Константинополь все равно было нельзя: – требовалось сначала приуготовить к сему европейское мнение. А европейское мнение, чем дальше мы теснили турок, тем сильнее волновалось против нас. Еще немного – и Россия станет самой опасной континентальной державой, готовой взять в обхват всю Европу, – вот что они думали.
Мы прервали свою речь о западной политике, кажется, на третьем году Семилетней войны, прощаясь с канцлером Бестужевым-Рюминым, отъезжающим в можайскую ссылку. Хотя нет: последний раз речь о том шла по случаю празднования мира с Фридрихом накануне похода в Данию и при угрюмом ожидании минуты, когда Фридрих позовет нас бить вчерашних союзников австрийцев. – Поход не состоялся, и ожидание развеялось, лишь только Петр Третий погиб.
Вернувшийся из-за Можайска граф Бестужев-Рюмин настаивал на возвращении к союзу с Австрией. Однако при дворе властвовало уже новое поколение, и Екатерина не послушалась старого канцлера. Современную систему европейского равновесия стал строить Никита Иванович Панин – он уже в первый послереволюционный год принял главную роль в ведении нашей международной жизни и скоро полностью вытеснил закоренелые бестужевские мнения из политического кругозора Екатерины.
Сила вещей в послевоенной Европе распределила взаимные отношения главных держав так, что в южной половине континента составился оплот из Австрии, Франции и Испании. Географическая симметрия требовала контраналогии. Заключив мир с Фридрихом, Петр Третий нечаянно провел важную линию, вокруг которой вероятно было построить стройный чертеж: южному европейскому союзу мог бы соответствовать северо-атлантический альянс: Россия – Пруссия – Англия – Швеция с присовокуплением стран помельче и послабее: Саксонии, Польши и проч.