Павлик Морозов [1976]

Человек был высок и плечист; темная с проседью щетина густо покрывала его щеки и подбородок. Медленно поднимаясь по крутому глинистому склону лесного холма, он то и дело останавливался и озирался. Серенькая трясогузка вспорхнула вдруг из-под его ног, он вздрогнул, отшатнулся и выругался громким шепотом:

— Анафема! Ишь как спугала…

Он рассеянно проследил за неровным, вихляющим полетом трясогузки

и вновь двинулся по склону, слегка припадая на одну ногу. В облике этого человека можно было бы определить черты сильного и властного характера, если бы настороженные движения, бегающий взгляд, вся повадка не выдавали в нем чего-то трусливого и ущемленного.

На вершине холма он остановился и, щурясь от слепящего весеннего солнца, оглядел горизонт. Кругом, насколько хватает глаз, синели в дрожащей дымке бескрайние леса. Было так тихо, что до его слуха отчетливо доносился плеск реки, протекающей в двухстах метрах от холма.

Он долго стоял, напряженно глядя вниз, на лесную дорогу, равнодушный к сиянию дня и нежному дыханию весны.

Но вот невдалеке под обрывом послышались шаги. Хромой подался вперед и поднес к глазам руку, защищаясь от солнца.

По дороге шел высокий худощавый парень в синей косоворотке.

— Здорово, хлопец! — крикнул хромой. Голос у него был низкий, гудящий, с небольшой хрипотцой. Парень остановился, вскинул голову, ощупывая незнакомца быстрыми серыми глазами.

— Здорово, — ответил он веселым тенорком и едва заметно усмехнулся. — Кто такой будешь? Будто волк, в кустах хоронишься…

— А может, я и есть волк, — серьезно, без тени улыбки сказал хромой. — Ты не герасимовский?

— Герасимовский.

— Поди-ка, посидим… покурим…

Парень легко поднялся по глинистому склону. Подходя к незнакомцу, он продолжал ощупывать его колючим взглядом. «Занозистый», — подумал о нем хромой.

— Табак-то твой или мой курить будем? — покривил парень в ухмылке губы и присел рядом с незнакомцем на ствол поваленного бурей дерева.

— Я так вижу — скуповат ты, хлопец, — впервые усмехнулся хромой.

— Нет, зачем же… Для хорошего человека на закрутку не жалко, — бойко ответил парень, доставая кисет.

— Я ж тебе кажу, что я не человек, а волк, — снова усмехнулся хромой и похлопал парня по плечу большой твердой ладонью. — Да ты не бойся, я своих не кусаю… Тебя Данилой звать?

— Данилой… А ты откуда знаешь?

— Обрисовали мне одни люди твое обличье…

Они помолчали, изучая друг друга пытливыми взглядами. Данила отвел глаза в сторону, выдул струйку дыма, кашлянул.

— Так… Ну а тебя как же зовут?

Незнакомец вздохнул, ухмыльнулся:

— В детстве мать называла как-то, да позабыл теперь… Где был?

— На болоте осоку резал.

— Это у вас на Урале сенокосом называется? — хромой сокрушенно покачал головой.

— Молодую осоку скот очень даже любит… — парень хитро покосился на незнакомца. — А у вас на Кубани разве скот не ест осоку?

— А тебе кто сказал, что я с Кубани? — быстро спросил хромой.

— По разговору слышу… Вроде бы ты малость русский с украинским путаешь.

— Эх, Кубань, Кубань — золотая сторона! У нас болот нема, а трава на лугах по пояс!

— Хорошо жил?

— Сейчас кажется — лучше бы надо, да нельзя.

— И батраки были?

Хромой шумно выпустил дым уголком губ, повел плечами.

— У меня полстаницы работало… Да что вспоминать-то теперь…

Помолчали.

— Ты вроде хромаешь? — спросил Данила. — Ногу натер или еще что?

— Разглядел-таки! — улыбнулся незнакомец. — Это еще в детстве жаткой меня в поле царапнуло…

— Давно у нас на Урале?

— Второй год… Как в тридцатом началась у нас коллективизация, так всех нас и турнули на север! — Он помолчал, задумавшись, старательно загасил пальцами папиросу и швырнул ее с обрыва на дорогу. — Значит, ты из Герасимовки?

— Из Герасимовки.

— Слышал я, у вас председатель сельсовета человек очень душевный.

— Ничего себе человек… А зачем тебе председатель?

— А я так, к слову… Ты его знаешь?

— Как не знать-то. Племянником ему прихожусь.

— Добре! — Хромой привстал, заложив руки в карманы, и снова посмотрел на Данилу долгим изучающим взглядом. — Это добре, хлопец! Как бы повидаться мне с твоим дядькой?

— Эва, чего хочешь! — протянул Данила. — Нельзя ему с тобой видаться. Что люди-то скажут? Ты же кулаком считаешься! Хоть и бывший, а все-таки кулак и враг Советской власти!

Хромой продолжал в упор смотреть на Данилу.

— Слышал я, что твой дядька не так уж сильно Советскую власть любит…

— Наговоры!.. Это ты брось! Его даже секретарь райкома партии товарищ Захаркин уважает!

Хромой не ответил и неторопливо вынул из кармана большие часы с серебряной цепочкой.

— Нравятся? — И, прежде чем Данила успел ответить, отстегнул цепочку от пояса и протянул часы. — Возьми, для хорошего человека не жалко.

— Да ты что? — Данила посмотрел на хромого округлившимися от удивления глазами, но часы нерешительно взял дрогнувшими пальцами.

— Возьми, возьми… Только устрой ты мне, Данила, свидание со своим дядькой.