Пчелиный волк
Шрифт:
Коровин промолчал, но по его морде и так было видно, что в тирольских напевах он не разбирается.
– Главное – молчи. – Коровин спрятал под рубище Доминикуса. – Я сам их раскидаю…
Мы подошли поближе. Часовой отложил свою свирель и уставился на нас удивленным глазом. Я бы сам уставился удивленным глазом, если бы ко мне пришли подобные типы. В полупрогнивших мешках, отощавшие, перемазанные землей, с диковатым взглядом, расшибленными мордами, бродяги, короче, настоящие. А на одном еще и котел, надвинутый почти до переносицы. Похож на персонажа старой карикатуры про безобразия израильской военщины, я видел их на чердаке «Гнездышка Бурылина» в каком-то журнале. Там вся израильская военщина в таких камуфляжных касках.
– Чего смотришь? – спросил Коровин у эльфа. – Не видишь, на слет идем!
– На слет?
И охранник повертел дудочку с таким видом, будто в ней была спрятана стрела с ядом кураре.
– Ну, так что, пропустишь? – напирал Коровин. – А то смотри, Энлиль за опоздание тебе уши отрежет. Он ведь у нас такой строгий…
– Пароль, – лениво осведомился часовой. – Назовите пароль, как этого требует обычай.
– Тысячелетние Холмы, – не задумываясь, выдал Коровин. – Отзыв?
– Моткаселька, – ответил часовой. – Проходите.
Часовой указал в сторону ворот.
– Извините, что сразу вас не пустил, просто… Просто не очень по-эльфийски вы выглядите…
– Мы из земель, лежащих за океаном, – сказал Коровин. – За бывшим океаном. Не бывал?
Часовой не бывал.
– Четыре недели в пути, преимущественно по топям, кишащим пираньями и летающими пиявками. Сам должен понимать, немножко пообносились. Жить стало тяжелее, но кому щас легко?
– А на голове? – часовой постучал себя по голове дудочкой.
– Стригущий лишай, – ответил Коровин. – Чрезвычайно заразно. Надел в русле общей превенции… Кстати, мы забыли приветствовать друг друга традиционным эльфийским приветствием…
– Проходите, проходите, – сторожевой эльф указал дудкой в сторону ворот. – Скоро слет начнется, пять минут осталось.
Мы вошли в амбар.
– Все просто как в блокбастерах класса «В», – сказал Коровин. – Никак не пойму, то ли люди такие тупые, то ли фильмы такие хорошие? Я, конечно, подозревал, что кино – это книга жизни…
– Откуда ты знаешь пароль? – шепотом спросил я.
– На всех съездах всегда один и тот же пароль, – сказал Коровин. – У эльфов нет никакой фантазии. Пароль «Тысячелетние Холмы», отзыв «Моткаселька». Давай продвигайся вправо, в угол.
Внутри амбар выглядел довольно миленько. Стены убраны еловыми ветками и алыми лентами, под крышей болтается керосиновая лампа с большим рефлектором. Странная лампа, ленты, еловые ветки, общее настроение наступающего Нового года. Разве что мандаринами не пахнет, Дедушка Мороз опять же под столом не лежит, поехал за покупками. На противоположном конце амбара небольшой помост, даже не помост, земляная насыпь. На насыпи стол, покрытый бордовым сукном и даже графин со стаканом. За столом парнишка.
– Это Энлиль, – шепнул мне Коровин.
Парнишка как парнишка, как все остальные эльфы. Сидит себе за столом, пьет водичку. Если бы не витой обруч из белого металла вокруг головы, ни за что не сказал бы, что это он. Господин Сироткин, тезка шумерского бога ветра, Оберэльф. Кстати, выглядит совсем не по-шумерски. Да и остальные эльфы выглядели тоже довольно по-рязански. Если бы не их эти хитоны, то я бы ни за что не сказал, что это съезд эльфов. Я бы сказал, что это конференция канареечников-любителей. А это эльфы. Обычные такие, простые эльфы. И все волосаты.
В смысле, у всех эльфов были длинные волосы. У некоторых красивые и прямые, как у скандинавских красавиц, у других черные с завитушками, как у итальянских мафиози, у третьих волнистые, а у совсем некоторых даже рыжие. Рыжие волосы отвисали плохо, и их обладатели привязывали к своим прядям небольшие камешки.
Эльфы сидели на раскладных стульчиках и потихоньку переговаривались. В амбаре стояло ровное жужжание. Мы спрятались за толстым столбом, поддерживающим крышу, и стали ждать начала мероприятия.
Я стоял спокойно, Коровин немножечко нервничал и натягивал на глаза котел. Доминикус ворочался под мешком и урчал, отчего казалось, что у Коровина в груди завелся гигантский паразит. Эльфы оглядывались на него с опаской и сторонились.
Тем временем Энлиль Сироткин застучал по графину ложкой и призвал эльфийскую общественность к порядку. Стало тихо. Энлиль поднялся из-за стола и сказал:
– Слушай меня, о, благородный народ эльфов! Четвертый все… всемирный съезд эльфов объявляю открытым! Прошу встать!
Эльфы поднялись со своих стульчиков, и с большим удивлением я обнаружил, что стульчики не просто так – стульчики крепятся к специальной системе ремешков, опоясывающих эльфийскую задницу. Встаешь – стульчик складывается, садишься – раскладывается. Просто, как все гениальное.
– А теперь, – провозгласил Энлиль. – Теперь давайте исполним наш эльфийский гимн, посвященный прекрасной Мэрриэль и Великому Персивалю, да будет вечной их слава под всеми лунами! Слова этого гимна выжжены кислотой на гранитной скале западного придела и одновременно высечены в сердце каждого истинного эльфа алмазным резцом. Начнем же пение!
И для придания ритма он застучал ложкой по графину. Дзинь, дзинь, дзинь, дзинь.
Нестройный хор затянул:
Покрылись тучами стальные небеса,И убрались поля студеною росою…Гимн был довольно скучный. Роса-волоса, клинок-венок, шторы-Пандоры-заборы. Бесконечные дороги под бескрайними небесами. Но многие пели с видимым удовольствием, и я подумал, что на Планете Х устное творчество было в почете.
Еще я подумал, что, скорее всего, слова гимна не были высечены ни на какой скале, я подумал, что слова гимна Энлиль наверняка сочинил сам, мучаясь в третьем классе на продленке.