Печаль весны первоначальной
Шрифт:
Она допила вино, стёрла красную полоску над верхней губой.
– Зря я тебе рассказала. Вырвалось. Нет у тебя дочери.
Но тут Семён Иванович Лапа закричал, хлопая в ладоши:
– А вот моя Лапушка младшая!
Из дома вышла Соня, неся ведёрный самовар.
– Она же Гаврик. Соня Гаврик...
– Ты даже фамилии моей не знал!
– Гаврик. Ты же Гаврик...
Леонид закрыл глаза.
– Уйди, - прошептал он.
– Не смей даже думать рассказать ей об этом, кот учёный.
Как прошёл остаток вечера, Леонид помнил смутно. Пили
– Нет. Только не это. Она солгала. Этого быть не может.
Уже при звёздах разъехались по домам. За рулём сидела Ольга - Леонид выпил бутылку коньяка и не опьянел. Но наступило оцепенение, и сумерки спустились на мозг. Гулко стучало в груди и тупо пульсировало в голове.
– Только не это, - шептал Леонид, сидя на кухне.
– Я уложила Мирку. Ты не идёшь спать?
– Посижу.
– Здорово, что ты меня взял с собой. Давно так перспективно не отдыхала.
Ольга чмокнула отца в щёку и ушла в спальню. А Леонид выключил свет и почти упал на холодный линолеум - алкоголь и ужас отключили ему сознание.
Ничего не произошло. Никаких эксцессов. Гром не грянул, карающий меч не обрушился. Ни инсульта, ни паралича, ни амнезии. Даже с ума не сошёл.
Утром вскочил с пола в шесть. Устроил себе контрастный душ. Сварил Мирке яйцо всмятку на завтрак. Подогрел на водяной бане йогурт. Заварил чай Ольге, сделал кофе себе. Всё рутинным путём. Верным дао идёте, товарищи! А вот кудао? Тудао или не тудао? И каково оно - ощущать себя кровосмесителем?
Он сел на табурет и мгновенно отупел. Ни одной мысли. Ни шевеленьица души. В пустой груди под левым лёгким сердце работало в обычном режиме. Но почему-то чувствовалось, что оно там есть и весит больше, чем ему положено.
Он поднял глаза на потолок.
– Но ведь я же не знал. И я люблю её.
Но потолок не ответил. С обратной стороны потолка вставала семейная пара, собираясь на службу. Супруги не здоровались друг с другом, не желали друг другу доброго утра, не завтракали вместе - они существовали биологически рядом и разговаривали только про еду и предстоящий ремонт.
Потолок молчал.
– Привет, - заглянула по пути в ванную Ольга.
– Как ты?
– В пределах нормы.
– Мирку разбудишь?
Леонид покивал.
– Что-то ты молчаливый с утра.
– Устал от вчерашнего. Тебе машина нужна? Мы можем на такси.
– Нет. Я задержусь сегодня. Меня привезут.
Леонид снова покивал.
– Во множественном числе привезут?
Ольга улыбнулась.
– Наконец-то вижу, что в норме. В единственном числе.
И ушла под душ.
В машине по дороге на студию она протянула отцу конверт с "зятьковыми" деньгами.
– Заплати за Мирку в музыкалке и в школе. И никогда так больше не делай.
– Ты ему звонила?
– Я твоя дочь. Дочь семиотика.
Леонид снова покивал головой.
– Рококошное имя.
"Этак шея переломится от кивания, - подумал он.
– И как ей теперь в глаза смотреть?"
– Я перенесу зачёты с конца мая на следующую неделю. Программу отчитала, завтра последний семинар. Возьму отпуск за свой счёт - надо съездить в Карагай.
– Конечно.
– Матери помочь. Ты же не будешь ей картошку сажать.
– Не буду. Какой член "сажать картошку"? Предлог? Или уже целое предложение?
– Коньяк выветривается, - ехидно ответила Ольга.
– Структуральнейший лингвист снова в своей тарелке. Член предложения тот же, что и у слова "курсовая в Бровине".
В университете ему хотелось пойти на иняз и встретиться с ней - он боялся произносить её имя даже про себя. Но две пары лекций и один семинар после возлияний были тяжелы. Потом он поехал в школу, забрал Мирку, внёс взнос. "Бред какой-то!
– думал он.
– Выпускной в начальных классах. Через пять лет - в среднем звене. Новые традиции - оксюморон".
Он заставлял себя перестать думать о Соне. Она присутствовала вкусом каштанного крымского мёда - горьким и сладким одновременно. Или каштановый? Каштановый - это скорей цветовое восприятие. А каштанный - прилагательное не качественное, а относительное, "мёд из каштана". Бредятина. Я с ума схожу. Её надо увидеть и поговорить с ней. Если Рина не соврала, она ей расскажет. Во избежание. Если соврала? Не очевидно. Всё не очевидно. Какая же я сволочь!
После музыкальной школы они обедали в Детском центре, где Мирка прыгала часа полтора на батуте, открыв род от удовольствия. Затем отправились в "другое кафе пить коктейли" и играть в угадайку. Потом дома Мирка делала уроки и играла "Сонатину" Бетховена на пианино, а Леонид, сидя за компьютером, искал флешку с наглядным материалом для завтрашней лекции. Флешек было много. Давно надо было их каталогизировать и упорядочить - руки не доходили. "Летом займусь, - думал он.
– Много всякой рутины накопилось. Мирку в местный детский лагерь отдам на пару недель, пусть побегает по лесу. А потом съездим куда-нибудь. В Алушту или Турцию. Ей нужно солнце. Соню взять бы с собой".
Вдруг его потянуло к книжным стеллажам. Мелькнула какая-то мысль и тут же вылетела вон. "Что же я хотел?
– думал он, скользя глазами по книжным корешкам.
– Ведь зачем-то я шёл сюда..." Какая же я скотина!
Глаза его наткнулись на полку с иудаикой: словари, самоучители, грамматические справочники, путеводитель по Израилю, книги по истории евреев Дубнова, Сакера, Телушкина, Феликса Канделя. Талмуд репринтного издания дореволюционного перевода. Танах с параллельным переводом. Молитвенник-сидур "Тегилат Гашем". "Дурацкая транслитерация, - подумал Леонид.
– Надо "Техилат - Хваление - Ха-Шем - Бога". Он открыл его и начал читать утреннюю молитву евреев "Шахарит".