Печаль весны первоначальной
Шрифт:
Ольга смеялась, уже не переставая. Профессор с удивлением усмехался: майор МЧС оказался оригинальным, начитанным и любящим итальянскую оперу человеком. И умеющим с юмором рассказывать.
– Так что придумал новатор здесь? Альфред, как был в чём: во фраке, жилетке, лаковых туфлях и цилиндре, - ложится на кушетку рядом с возлюбленной и начинает ей старательно способствовать зачахнуть с минуты на минуту. Так и этого издевательства творцу оказалось мало. Барон Жермон, отец Альфреда, садится на кушетку им в ногах и тщательно помогает своим голосом умирать обоим. С учётом, что Альфред
– Это где так изнасиловали Верди?
– спросил сквозь смех Леонид.
– В Карагайском театре оперы и балета. А у задника где-то там маячила Аннина-служанка, стоявшая столбом и совершенно не знавшая мизансцены. Её, оказывается, заставили выйти в последнюю минуту, потому что актриса отказалась играть в этом гиньоле.
– Судя по вашему рассказу - Гран-Гиньоле.
– Согласен. Полный хоррор. Этот выпускник "Щуки" не умел читать не то, что партитуру, - даже клавир читать не мог. Прошёл в Карагае все театры - отовсюду его гнали вон. В опере худрук дал ему шанс, так он убрал все классические декорации, зато повесил огромные зеркала по всей коробке сцены. Несчастный дирижёр дирижировал только одной рукой - вторую он приставил к бровям: зеркала били ему софитами прямо в глаза - совершенно не видел, какую ноту он там машет.
– И что этот прогрессит?
– Не знаю. Слышал только, что на заседании худсовета труппа потребовала повысить всем зарплату за смертоносную вредность при принесении жертвы. Похоже, он из Сколково, не иначе.
Тут уж вовсю захохотал Леонид Михайлович, не сдерживаясь.
– А он мне нравится, - шепнул Леонид дочери.
– Мне тоже, - ответила она тихо, пока Александр ходил за шашлыками.
Они выпили и здесь под шашлыки.
– Как я машину поведу?
– Хотите, я поведу? Могу самолётом управлять в любом состоянии.
– Молодой, извините, человек. Если остановят меня, то я отбрешусь как-нибудь. А вот вас здесь никто не знает, и если остановят самолёт... У нас на вас другие планы.
– Взаимно, - ответил Александр таинственно.
И тут громко грянула музыка и под звуки марша из "Аиды" жена полковника Лапы, хозяйка усадьбы вынесла из дома торт. Аплодисменты сотрясли воздух.
– Кто не знает - это моя старшая Лапушка! С большой буквы!
Леонид нахмурился: лицо женщины показалось ему знакомым. Леонид нахмурился ещё больше, потому что не вспомнил. Мирка с подружкой первой пробилась к столу. "Да где же я её видел?
– думал профессор.
– Чувство, что я очень близко её знаю. Дежа вю. Сегодня понедельник. Дежа вю до понедельника".
Женщины начали убирать лишние тарелки и салаты, освобождая место под торт. Лапушка поставила торт на столешницу и почти незаметно и естественно переместилась к Леониду Михайловичу.
– Привет, - сказала она ему чуть слышно, - кот учёный.
И он вспомнил. Так его звала Рина.
Она училась на четвёртом курсе. И приходила к нему в комнату в общаге. Он жил в аспирантском общежитии, в отдельной комнате, и читал лекции на филологическом. Денег было немного, едва хватало от зарплаты до зарплаты. Должна была состояться
– Рина?
– удивился он.
– Это ты?
– Ты удивительно догадлив.
– Это ж прошло... Двадцать пять лет.
– Четверть века. Я старуха?
– Ну что ты! Это я старик. Уже дедушка, что странно.
– Вон то чудо - это твоя?
Леонид покивал головой.
– Мирка-Мирьямочка.
Они выпили. Рина сухого вина, Леонид глоток коньяка. На вопрос "Как ты?" она сперва ответила кратко: "Как видишь". Леонид было продолжил: "Ты мгновенно как-то исчезла..." - "Ты заметил? Когда?" Горький упрёк послышался в её голосе.
– Я всё помню. Я не бросал тебя. "Серебро следов твоих остыло. Ты ушла и больше не вернулась". У меня не хватало ни на что времени - в сутках было лишь двадцать четыре часа.
– Да. Ты запирался в комнате для написания статей. Ты пропадал то в отделе аспирантуры, то в издательском центре со своим авторефератом, то готовился к экспедиции, то организовывал чемпионат города "Что? Где? Когда?", то репетировал Островского в студенческом театре, уезжал к Лотману в Тарту, в Москву к Иванову, торопился в Кулёк...
– У меня там тоже были занятия...
– Тебе нужны были деньги, я понимала. Тебе не нужна была я.
– Неправда. Зачем ты так?
– У тебя была защита на носу. А у меня была задержка. Сперва две недели. Три. Месяц.
– Ты ничего не говорила. Почему?
– А ты бы услышал? А услышал бы - что сказал? При том бешеном темпе, в котором ты жил, ни мне, ни будущему ребёнку не было места.
– Я был эгоистом - прости.
– Нет, ты не был эгоистом - я была вне твоей жизни. Это я была эгоисткой: думала о себе и о...
Она замолчала.
– Знаешь, я сейчас даже плакать не могу. И тогда не могла - не было возможности плакать. Надо было срочно что-то предпринимать.
– И ты вышла замуж за Лапу.
– Он женился на мне лейтенантом, сразу после выпуска из училища. А я перевелась в Пед и тут же попала на выпускные экзамены - там учились четыре года. Досдала пару курсов, сдала госы, получила диплом и незапланированную беременность. Только Семёну не говори - он уверен, что она его дочь.
Леонид глупо смотрел на Рину.
– У меня есть дочь...
– Нет. У меня есть дочь. У Семёна есть дочь. А тебя здесь не стояло.
– И он ничего не заметил по срокам?
– У него в это время были общеармейские учения Северного округа. Его четыре месяца дома почти не было. А подставить к римской цифре "два" - "февраль" палочку, превратив её в "март", труда большого не надо было. Родилась она в роддоме Хатанги, свидетельство получали в Ханты-Мансийске. Справка затёрлась, никто в ЗАГСе не обратил внимания на подделку. Мы объехали, наверное, все казармы Севера: от Полярного Круга и Нарьян-Мара до Тюмени и Кулябы, куда он получил назначение уже майором. Он же не сдался, мой Сёмка, - учился в Академии. Не спал по ночам. И Лапушек своих любил до смерти. И я его люблю. А ты даже думать не смей.