Печаль весны первоначальной
Шрифт:
– Надо же, за два с половиной года войны даже второй "звёздочки" на погоны не получил. Так "млоджим" и принял смерть. Хотя и в должности командира батареи. Готова выслушать? Или считаешь, я тебя бросил?
Ольга равнодушно выложила себе на тарелку котлет и куски варёной картошки, поставила всё разогреваться в микроволновку.
– Давай. Теперь твоя версия.
Отец снова перевернул портрет и стал вбивать маленькие гвоздики-держалки в рамку-багет.
– Она была уже беременна тобой на шестой или седьмой неделе. Я настоял на свадьбе - очень хотелось семью и ребёнка. Такое бывает у мужчин иногда. Она обожала турпоходы и на летние каникулы записалась инструктором на турбазу. Там много ошивалось всяких бездельников. Не столько за зарплату, сколько на халяву тушёнки
– Она рассказывала. Это инструктор второй школьной группы был, а они просто болтали в палатке.
– Тебе виднее. Ты уже зародышем шевелилась во чреве - свидетель. Потом ты родилась. И все твои младенческие простуды, и крики по ночам, и твоё взросление - отдельная эпопея. Еду для тебя она не готовила - я готовил. Друзья мне доставали и молочные смеси и сухие подкормки - я подрабатывал дворником в ЖКУ, деньги были. Времени не было. А она могла легко сорваться из дома, чтоб "общнуться" с друзьями, с подругами. Качаю тебя как-то в коляске на улице, думаю, как бы бросить минут на двадцать - сбегать сухую гороховую кашку детскую тебе заварить кипятком, чтобы успела остыть. Вдруг подкатывает к подъезду такси, выходит она снова с виноватым видом, за ней какой-то интеллигентного вида бородач а ля рюс. Она обнаглела до такой степени, что меня со своим любовником познакомила. Саша с Вагонмаша.
– Я знаю.
– Теперь и я знаю. И ещё мелькал какой-то сынок преподавательницы сольфеджио в музыкальной школе, где она когда-то училась. И какой-то ленинградец, откуда-то нарисовавшийся, не пришей кобыле хвост... Это только те, что мне известны. Можешь список составить и с ней его проработать по пунктам.
– Не хочу.
– Хочешь правду? Так правду узнай...
– пропел Леонид Михайлович кусочек песенки Визбора и вздохнул.
– Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман. Есть женщины, в которых генетически не заложена программа быть матерью и женой. Родившая тебя самка оказалась такой. Ты только начинала сидеть, и мы с тобой играем на ковре в комнате. Вдруг замечаю, что ты реагируешь на названия игрушек: дай петушка - даёшь; а где лисичка?
– показываешь. Меня такая радость охватила - в горле комок. Тут она заваливается с целой компанией подруг. Заглянула в комнату. Я ей показываю, что ты умеешь уже в свои шесть-семь-восемь месяцев. Она умилённо улыбнулась, покивала головой - и ушла к подругам.
– А ты всё время жил анахоретом?
– ехидно спросила Ольга.
– Скитником, как отец Сергий у Толстого. Так все вроде пальцы целы, принципиальный ты наш.
Отец снова повернул портрет и прогладил его с лицевой стороны.
– Я знаю, у кого пальцы не целы. Надо бы заламинировать. Вот он ни в одном из ста двух писем с фронта не писал, что появилась у него подруга. А я нет. Я был молод. Студент. Жил в общаге. А что такое жизнь в общаге?
– Жила, знаю...
– Сексуальная свобода. Я - носитель игрек-хромосомы, и ничто игрек-хромосомное мне не было чуждо. Но после развода не хотел жениться ни на ком - никому не верил. Хотя ты частично права. За девками здесь не бегал, но если случалось - не отказывался. Только ей не изменял пока женаты были... Эта фотография сделана с масляного черно-серого портрета. А сам портрет с фронтовой фотографии по клеточкам нарисовал дед Исаак в воркутинском лагере. Посадили ещё до войны как спекулянта. Жестянщика, гнувшего водосточные трубы и желоба. Паявшего самовары, кастрюли и чайники. Делавшего лейки, тазы, корыта.
– Почему ты так цепляешься
– Вятичи, кривичи, уличи, рабиновичи... Древнерусские племена. Я уже сказал: тебе точно ничего не нужно. В том, что твоя мать не помнит никого дальше деда, ничего знать не хочешь и ты, виноваты евреи? Турмуды - помнят, евреи - помнят. И в том они повинны перед русскими? Интересная логика. И чтоб сняли с них вину, они должны забыть, что они турмуды, что они евреи?
Ольга сказала, прожевав последний кусок:
– Вкусно. Спасибо. Дай мне жить так, как я того хочу. Я в Бога не верю.
– Страшно другое. Он может перестать верить в тебя.
Ольга громко поставила в мойку тарелку и направилась из кухни.
– За музыкалку захоти заплатить. И у них выпускной готовят, тоже хорошо бы захотеть внести.
– Я разберусь.
– Ага. Со своим очередным имбецилом. Наборщик текста - значит, много читает, интеллектуал. И профессия редкая - деньги ляжку жгут.
Но она уже ушла. Отец прибрал на столе, вымыл тарелку, подмёл пол на кухне.
Суббота прошла в поисках определения сюжета, которое дал Лотман. Потом Леонид звонил друзьям в Новосибирск, пока не вспомнил, как звали директора Института филологии. "Вот болван же!
– ругал он себя.
– Нет чтоб в Интернете поискать..." Нашёл и журнал "Критика и семиотика" со статьёй о нарративах, мотивах, сюжетах. Ольга уехала на студию. Мирка репетировала на пианино упражнения и этюды Чайковского. Потом дед с внучкой гуляли по лесу, рвали первоцветы, собирали сохранившиеся после зимы ягоды калины и рябины. Разглядывали первых бабочек, пчёл и шмелей - как они жадно сосут весенний нектар. А дома варили из ягод морс. Мирка тоже варила.
В воскресенье дед с внучкой в тишине, "чтобы не разбудить маму - она устала на работе", уехали в город в Детский центр, где внучка прыгала и скакала, играла и в то и в это до самого обеда. Леонид Михайлович не выдержал и, пока Мирка прыгала на батуте, кося настороженным глазом в её сторону, позвонил Софье.
– Старый клон, старый клон, старый клон стучит в окно, приглашая...
Софья произнесла сквозь смех:
– Я у мальчика, извини.
– Третий лишний?
Чувствовалось, как на том конце Вселенной вспыхнула новым светом звезда София, излучая смех и радость на всех диапазонах.
– Я репетирую. Длинный и овальный рубль зарабатываю.
– И что конкретно вы репетируете?
– Французский язычок.
– Получается у мальчика?
Софья захихикала уже громче.
– Плохо. Маленький ещё.
– А мы тут в Детском центре обедать собираемся. Когда ты закончишь?
– Ещё час.
– Поедем с нами на пляж? Можем тебя подвезти к купальнику и позагорать вместе.
– Класс!
Она назвала адрес мальчика.
Сперва обедали тут же, в Центре, а потом отправились в другое кафе "пить коктейли": воздушную пену с ягодным вкусом. И устроили угадайку: Мирка закрывала глаза, а дед подсовывал ей разные стаканы.
– Смородина!
– кричала Мирка.
– Правильно!
– кричал Леонид.
– Малина!
– кричала внучка.
– Неправильно!
– кричал дед.
– Клубника!
– Ты обманщик! Ты стаканы поменял!
И дед целовал внучку в макушку.
– Возьмём Соню с собой?
– Да!
– радостно закричала Мирка.
– Она добрая!
И они взяли Соню, свозили её домой, и она переоделась быстро в купальник жёлто-зелёной весенней расцветки. После чего отправились на пляж, где разбит был детский надувной городок с батутами и горками. И жарились шашлыки. И блины. И варились кукурузные початки. И продавалось мороженое. И разливались квас и газировка. И самые отважные купались, а менее смелые - загорали и волейболили по кругу без сетки. Соня тут же, скинув с себя одежду, ринулась в круг. Под белой зимней кожей у неё перекатывались мускулы. И её ноги, и грудь, и попка вполне гармонировали с майским летним днём, солнцем, первой травой и весенним молодёжным гвалтом. Она составляла часть этого мира - радостную, лучистую, светлую его часть.