Печаль весны первоначальной
Шрифт:
– Там уже лёгкая вода. Чалиться будешь у ивняка на нашей стороне. Всё поняла?
– Да бывала я. Ты ж меня и учил сколько...
– А вы, профессор, следите за течением. Как почувствуете - несёт, лодку выравнивайте.
– Попробую.
– Профессор, - строго сказал Дима.
– Здесь вода несолёная. Её пробовать не надо. С ней драться надо.
Когда, стоя коленями на надувных подушках, лодочники отправились вниз по реке, Сергей сказал:
– Да не трясись ты. Те свердловские на втором пороге разбились. Этот -
– Чтоб ты сдох - они ж на сплаве! А этот хряк и вовсе в первый раз!
– Ничего не случится. Она - ангел. Она бессмертна.
Сперва всё шло хорошо. Боковое течение тихой струйкой их влекло вниз. Порог был слышен впереди и справа. "Люблю тебя я до поворота, а дальше как получится..." - бормотал Леонид Михайлович, сидя в корме. Вода, действительно, была мокрая и зверски холодная: лёд прошёл совсем недавно. Из-за спины Сони видно было мало. И впрямь оставалось не смотреть, а чувствовать. Река под днищем журчала, хлюпала и тянула лодку к порогу - приходилось крепко и часто грести веслом справа. Соня во все лопатки тоже работала веслом с той же стороны.
Но они не удержались. У самого порога какой-то виток от стрежня вывернул нос так, что лодка встала поперёк течения и Леонид Михайлович закричал:
– Греби! Греби, что есть силы!
Он погрузил весло в воду, стараясь зацепиться за донные камни,- да где там! Лодка накренилась и черпанула волну. Чтоб не опрокинуться, Соня перенесла весло налево. И их затащило в порог.
Сергей и Дима стояли на скале.
– Спокуха, - пробормотал Сергей.
– Выходи правым бортом на лоб!
– закричал Дима.
– На лбы выходи! Справа!
Но его никто не услышал. С рекой было не справиться, она оказалась сильнее. Они едва удерживали течение по носу, чтоб их не закрутило и не смыло. Ледяные брызги били в глаза, одежда промокла вся. Соня работала веслом справа - Леонид Михайлович вообще не понимал, что ему делать, стараясь, как килем, сопротивляться силе стремнины. Как они ни старались влезть бортом на лоб, чтобы задержаться, зависнуть, их внесло точно между двумя валунами в пену и злую радугу. Нос задрало, показалось Леониду Михайловичу, прямо в небо. Он качнулся вперёд и накрыл собой Соню.
– Сиди на месте! Не падай!
– закричала она и успела оттолкнуть упавшую в стрежень лодку от белого буруна, под которым скрывался острый клык.
Дима схватился за голову.
– Копец! Ушли в водопад. Сейчас их опрокинет...
Сергея уже не было на скале - он сбежал с неё, пару раз споткнувшись и каким-то чудом не скатившись, рванулся вдоль берега. Из лагеря, огибая скалу, неслись ещё несколько человек.
– Твою мать...
– и Дима запоздало бросился вниз.
– Профессор!
– вполоборота закричала Соня.
– Ты слышишь?
– Да!
– Баллон пробило! Меня сдувает!
– Что делать?
– Нагнись к переднему клапану и качай ртом! Брось весло, я справлюсь!
Не
Соня сильными движениями на лёгком покатом разливе правила к ивняку. На берегу прыгали и махали руками все, кто бросился спасать и вылавливать. Сергей зашёл по грудь в воду и схватил за нос лодку, протянув вторую руку к берегу. За неё схватились, вытащили. Выдернули в два движения и лодку. Профессор вывалился в прибрежную гальку и выполз на четвереньках на берег. Упал и вздохнул.
– Мама дорогая!
– сказал он, когда его перевернули на спину.
– Я вижу солнце, и на нём червяки крутятся.
– Гипероксия, - сказал какой-то умник.
– Скоро пройдёт.
Подбежал Дима. Он тяжело дышал. Прибыла машина "Скорой".
– Да не надо, - сказал Дима, - сейчас отдышатся.
– Чем помочь-то?
– спросил врач.
– Спиртом. Внутрь, - ответил Леонид Михайлович.
– И сказал Сергею: - Я понял, почему рёбра болят.
Но спирту не дали. Велели раздеться обоим, укутали в байковые одеяла, измерили давление и провезли метров пятьсот к костровищу.
– Теперь ясно, зачем ты велела взять вторые, пардон, штаны, - и лёг на склон, раскинув одеяло и подставив голое брюхо яркому солнцу.
– Сейчас отдохну децл.
Соня рассмеялась и полезла в палатку переодеваться. Вышла она оттуда в ярком жёлто-зелёном купальнике весеннего настроения.
– Афродительно! Я ж только что отдышался, - укорил её профессор.
– Опять задыхаться?
– Теперь пусть все задыхаются. Ты ж не куришь. Что ж ты такой...
– и, оттопырив губу, подышала часто и ехидно.
– Царапай меня, царапай! Тридцать лет разницы сплюсуются когда, посмотрю я на этих мясистых снобов, как они будут дышать, и будут ли они дышать вообще. Дедушку обидеть может каждый.
Соня легла рядом с ним на одеяло.
– Ничего, что я без галстука? А здесь и вправду - кайф! Ты меня словно вытащила из пыльной коробки.
– Хочешь ещё?
– Пока достаточно. Но учту на будущее. Ты молодец, Офелия-Онька. Спасла. И имя тебе придумали хорошее.
– Брось. Тут всегда так. Профи гибнут. Новичкам везёт. Димка с Серёгой или Санёк с Ингой ни за что не пробили бы баллон. И неизвестно, чем бы кончилось. А спасли нас твои лёгкие. Утонуть - не утонули, но искупались бы по полной. Где ты такие накачал?