Печаль весны первоначальной
Шрифт:
– Телевидение тоже закроют?
– а сама подумала: "Зачем я на него накинулась? Оскорбила, обидела. Озверела совсем..."
– Кто журналист - я или ты? "Мы только мошки, мы ждём кормёжки"?
– Ну, знаешь...
– Оставь. Ты одна из тех, кто называет себя народом. А народа нет. Есть или кулябы, или халявщики, ждущие кормёжки, или воры. Нередко это одни и те же биологические существа. Если бы нынешние ширинские-шихматовы и клейнмихели не были столь ажитационно жадны, они бы организовали второй "философский пароход". Про объединение и разорение пока только слухи. Но
– Всех бы вас не вместили на пароход, - а сама подумала: "Куляба... Каша-размазня... Я что? С ума сошла?"
– Тут ты права. Толпа соберётся такая - круизный лайнер затонул бы у пристани. Прилетел вдруг волшебник в голубом вертолёте. Звали его Гудвин. К нему такая выстроилась очередь - все хотят в Канзас. И у всех паспорта на имя Элли и Тотошки.
Ольга засмеялась. Отец умел сыпать парадоксами и шутками.
– Но Муткинского бы оставили.
– Его и тут хорошо кормят.
– Потому и кормят крошками, что вся жрачка достаётся главному жрецу. Все они марионетки в ловких и натруженных руках. Ныне этот доктор принимает только по талончикам. Тлен и прах, глад и мор... Уж вставил четвёртый всадник ногу в стремя своё.
– Верховному божеству нет альтернативы - ему поклоняется народ.
– А народ пробовал жить в альтернативе?
– А народ хочет жить в альтернативе?
"Бежать, бежать, бежать...
– бормотал профессор.
– Кесарю - богово, Богу - кесарево. Всё смешалось во всех домах, хатах и квартирах".
Когда Мирьямку уложили в кровать, и она на ночь читала выученное программное стихотворение, у Леонида позвонил телефон, и он вышел на кухню.
– Завтра, как я знаю, у вас библиотечный день, - не спросила, а утвердила Соня.
– Да, - кратко ответил Леонид Михайлович, и что-то улыбнулось у него в мозгах, и тяжёлая туша сползла с плеч.
– Мы можем съездить на машине кое-куда?
– А куда?
– Оденьтесь как для турпохода и возьмите запасные... пардон, штаны.
– И тушёнки?
– догадался Леонид Михайлович.
– А то.
"Ложь порождает ложь, - думал он.
– И не столько в ответ как реакция, сколько в лавинообразной последовательности. Библиотечный день отменяется".
Когда Ольга вернулась из спальни на кухню, отец уже разогревал сковороду для котлет.
– Я думала, что тут шумит, а это ты.
– Нет, это не я, это миксер. Завтра тебе придётся проследить за Миркой.
– Ты же свободен.
– Еду в Бровин. Некому читать культурологию и поэтику прозы в нашем филиале. Вернусь поздно или послезавтра.
– Что за спешка?
– Зачёты на носу, а там эпидемия.
– Обрадовал.
– Пандемия. Пообедайте в городе. На ужин котлеты.
– Почему меня не послали?
– раздражённо спросила Ольга.
– Поэтика - всё-таки моя специальность.
– У тебя ребёнок - пожалели. Они ж не знают, что у Мирки мама - я.
– Культурология - я б что-нибудь наговорила...
– Конечно. Все себя считают специалистами в философии. Футболе. Педагогике. Экономике. И всё это отсутствует в реальной жизни. Гекатомба.
– Машину?..
– Такси возьмёте.
–
– а сама подумала: "Хотела извиниться, придётся отложить..."
Леонид Михайлович скатал валик из фарша, обвалял его во взбитом яйце и сухарях и положил на сковородку. Сразу заскворчало и вкусно запахло. Пока укладывал остальные, сухарями обсыпал всю столешницу, чем вызвал брезгливую гримасу у Ольги.
– Я уеду рано утром. Извини. Иди отдыхай.
– Ни за что. Дождусь первых результатов. С кедровыми орешками?
Когда дегустация пробной порции закончилась, Ольга подтёрла кусочком хлеба тарелку и чмокнула отца в щетину:
– За твои котлеты я прощаю тебе всё. Езжай. Только букета из вирусов не привози. Не отлечимся.
– Весенний авитаминоз.
Он за час нажарил котлет, начистил картошки и залил её холодной водой - догадаются или сварить или пожарить, после чего вымыл столешницу и подмёл пол на кухне.
Соня ждала его с рюкзаком на плече на обочине. Усевшись на переднее сиденье, спросила:
– Отпустили?
В её интонации что-то проскользнуло насмешливое, и Леонид Михайлович ответил:
– Нет. Из окна сбежал. По связанным простыням. На какой фронт едем?
– В Куреево.
– Это ж в другой области!
– А у вас туда нет пропуска?
– опять насмешливо спросила Соня.
– А что всё-таки там?
Соня прищурилась на восходящее солнце.
– Да не бойтесь, Леонид Михайлович. Вы какой-то напряжённый.
– Уже не боюсь.
– Поверьте, не к родителям. Картофель сажать не будем.
– А что будем?
По однополосному шоссе ехать было часа полтора-два. Выбоины и провалы асфальта создавали естественные российские препятствия. Но, как шутил Леонид Михайлович, машина так и называлась почти по-русски: "ниссан", - в смысле "не боись!", хоть не летала и не прыгала.
Прозрачный весенний лес пестрил набиравшими силу ветками. Даже у ёлок хвоя изменилась с зимнего пепельно-зелёного на весёлый изумрудный цвет. А у сосен стволы избавились от серости и засветились янтарём.
– Жаль запаха не слышно - смолой должно сейчас пахнуть, молодой хвоей...
– Хотите, откроем окна. Погода - как заказывали!
– А почему вы ушли из детсада? Зарплата маленькая?
– Зарплаты там вообще нет. Эти деньги назвать заработком невозможно.
– Бежать...
– Что?
– Сатурн, пожирающий своих детей. Франсиско Гойя.
– Да и ЧП у меня случилось.
– Что такое?
– В такой же майский денёк вывели детей к речке, а они похватали лягушек, головастиков, черепах болотных руками. А потом кто конфетку в рот, кто сухую ягодку шиповника, кто печенюшкой поделился. И через два часа массовый понос у половины садика с температурой - эпидемия сальмонеллёза. У поварихи обморок, её помощница в ступоре, нянечки рыдают от страха... В садике карантин, берут смывы, берут мазки, кухня опечатана, продукты все - на анализ. Отделение инфекции забито. Подняли на ноги даже военврачей - в госпиталь детей отправляли, некуда было класть. Но разобрались - и я чуть под суд не угодила.