Печаль весны первоначальной
Шрифт:
В котелке закипала картошка. Леонид, переодевшись в тёплое и сухое и отдышавшись окончательно, вытащил из багажника в авоське полдюжины банок тушёнки.
– От нашего стола - вашему столу.
Банки вскрыли, содержимое бросили в картошку - и запахло! И у всех засосало под ложечкой и слюной наполнились рты.
– Дающий вовремя даёт вдвое!
Стало смеркаться. У костра на камнях расселись пятеро - откуда-то взялась девочка Леночка, с косичкой в капюшоне штормовки. Собственно, костровищем и кухней занималась
– А вы вправду профессор?
– спросила девочка Леночка.
– Немножко. Так уж вышло.
– А знаешь, Михалыч, ты мне сперва не понравился.
– Только без кровопролития!
– Как-то показался чужим, не вписамшись...
– Лодку продырявили, уж извини...
– Ни за что. Не расплатишься.
– Может это компенсирует как-нибудь...
– Михалыч протянул Диме бутылку коньяка.
Дима внимательно её осмотрел, поцокал языком и одобрительно сказал:
– Ереван. Почти литр без малого. Настоящий?
– Я пью. Вроде правильный.
– Посуду сюда!
– призывно махнул рукой Димон.
– Мне чуть-чуть, я за рулём.
– Ночью-то куда поедешь?
– спросила Соня.
Разлили по закоптелым кружкам семилетний янтарь.
– Из дымных кружек дымное питьё
мы пьём за молодое бытие,
не веруя, что может быть кончина.
Бессмертны мы, и нет такой причины,
Чтобы души почувствовать старьё.
– Хороший тост.
И они выпили древнего горного напитка и зажмурили глаза, не закусив, чтоб почувствовать вкус далёких лесов, трав и солнца, в которых вырос дуб, из которого сильные мужчины сделали бочку и заполнили её в давние года очищенным виноградным огнём.
– Лодка - херня, - сказал Александр Моисеевич по-матросски грубо.
– Завтра поутру заклеим. Заплаты есть. Не паруса латать.
– Пройдём на второй, - вдавливая большим пальцем табак в трубку, сказал Юрий Осипович.
– Теперь будем знать, как надо проходить этот водопад.
– На спущенном баллоне - вот бы не подумал, - ухмыльнулся Юра Кукин во все свои рыжие веснушки и прикурил "приму" от тлеющей веточки.
– А чьи это стихи?
Леонид опять виновато пожал плечами.
Откуда прилетела гитара и запелось:
Есть странная печаль в весне первоначальной,
когда последний снег нам бесконечно жаль,
когда в пустых лесах так просто и печально
из дальнего окна доносится рояль...
И искры костра взлетали ввысь и застывали там звёздными скоплениями. И казалось, что и там, рядом с другим солнцем, кто-то сидел у костра и пускал искры в свои небеса. И они, свои и чужие, свивались воедино и порождали ночные созвездия.
И ветер там вершит круженье занавески,
там от движенья нот чуть звякает хрусталь.
Там девочка моя, еще ничья невеста,
Играет, чтоб весну сопровождал рояль.
– Профессор!
– спросила девочка Леночка.
–
Юра Кукин подёргал её за косицу:
– Не порть песню, мышонок.
И они продолжили разноголосо:
Ребята, нам пора, пока мы не сменили
веселую печаль на черную печаль,
пока своим богам нигде не изменили,
в программах наших судеб передают рояль.
И будет счастье нам, пока легко и смело
та девочка творит над миром пастораль,
пока по всей Земле, во всех ее пределах
из дальнего окна доносится рояль.
– Нет, правда?
– Михалыч знает с полсотни языков, даже шумерский, - гордо ответила за профессора Оня-Офелия.
– Вау!
– воскликнула девочка-мышонок.
– Скажите что-нибудь по-шумерски! Ну, пожалуйста!
– Да чтоб я ни сказал, вы же не поверите. Скажете: "Так и я умею". Да и Офелия преувеличивает сильно.
– Нет, ну, правда...
– Не ломайся, Михалыч, - сказал Юра, - не принято...
– Хорошо. Это молитва или пожелание на одной глиняной табличке. Датируется примерно четвёртым тысячелетием до нашей с вами эры. Можно не верить. Можно принять за тост. По-шумерски.
– Давай, Михалыч. Мы поверим, - Юра затянулся, держа сигарету в кулаке.
Профессор пошевелил кадыком, опустил максимально заднюю часть языка вниз к гортани и горлом произнёс какие-то нездешние хриплые звуки.
Все замолкли.
– А ещё раз...
– попросил Юра Кукин.
И профессор произнёс ещё раз.
– А что это значит?
– распахнув глаза, спросила девочка Леночка.
– Пусть Бог всегда держит твои пятки в своих тёплых руках. Так говорили шесть тысяч лет назад.
Юрий Осипович смышлёно усмехнулся:
– Правильное пожелание, - и красиво пыхнул трубкой.
– Шесть тысяч лет назад...
– задумчиво произнёс Кукин.
– Всё истлело, а слово выжило. Назло материализму.
– Здорово сказано, - одобрил Александр Моисеевич.
– Жаль, Булат не слышит.
– Слышу-слышу, - раздвинув сидящих, шагнул в круг Мэтр.
– Напомнишь мне утром - я запишу, пригодятся. У кого есть вкусная сигаретка?
Ему дали сигаретку, ему налили наравне со всеми. И все они пили не пьянея, и пели не уставая. И бутыль из горных лесов всё время оставалась полной.
– Пойдём, - тихо потянула за рукав Леонида Офелия.
И они поднялись на скалу. И Офелия подняла его ещё выше - к звёздам. И звёзды приняли их, воспаривших в другие миры, в другие галактики. И они поднимались в звёздную высь и опускались на тёплую землю. И они растворялись во Вселенной, в первобытной тёмной материи Большого Взрыва. И они спускались на Землю, сливались с травой, цветами, деревьями, почвой. И снова взмывали вверх и парили в звёздном эфире. И никогда он не чувствовал такой радости от неземного-земного-вселенского счастья. Не было между ними разницы в тридцать лет - а была одна душа, одно дыхание, одна судьба.