Печать бога
Шрифт:
Плащ упал бесформенным куском ткани, святой охотник к тому моменту распахивал дверь библиотеки. В руке он сжимал заряженный пистолет.
– Погодите, Давид!
– крикнул ему командор.
– Сюда! Через окно, быстрее! Здесь невысоко! Он уходит, ловите его!
Адами дёрнулся назад, следуя совету ди Вижена. Мгновенно оценив расстояние до земли, скорость убегающего старика и путь по лестнице и коридорам резиденции, он согласился с командором. Посему бесстрашно сиганул в окно, едва не разнеся оконную раму. Когда святой охотник приземлился на мягкую, шелковистую траву газона, до него долетело предостережение командора:
– Берегитесь собачек!..
"Каких ещё собачек?" - успела промелькнуть мысль в мозгу Давида, прежде чем из-под навеса,
Близкие друзья и родные, а также слуги резиденции и отчаянные воры, безумные настолько, чтобы отважиться влезть в обиталище лаврасского отделения Ордена Карающих, знали о страсти ди Вижена к большим собакам, в частности, карабским волкодавам. Командор восхищался их пользой - собаки годились как для охоты, так и для охраны дома и лично хозяина, и, что естественно для влиятельного человека, обеспечивал своим питомцам беззаботную, полную удовольствий жизнь. Ухаживал за ними специально нанятый слуга, работавший ранее при королевских псарнях, питались хвостатые любимцы со стола командора с посеребрённой посуды. Сейчас ди Вижен содержал двух весьма непоседливых сук, доставляющих своими "шалостями" много проблем слугам.
Утром собаки командора по обыкновению скучали. На бредущих за забором людей им кидаться не разрешалось, а они плотно позавтракали и были не прочь развлечься. На шум в доме они, как любые воспитанные псины породистого происхождения, почти не реагировали, зато очень живо среагировали на фигуру в чёрном, чуть не свалившуюся им на головы.
Святой охотник, ошибочно приняв радостное выражение собачьих морд за враждебное, рванул с завидной для быстрейших бегунов королевства скоростью. Он буквально перелетел ажурное железное заграждение, отделявшее двор резиденции от улицы. Собаки одновременно ударили лапами в преграду, забор зашатался. Натянувшиеся цепи сдержали звериный натиск любимиц командора, провожающих разочарованными взглядами улизнувшую добычу.
– Ловите его, ловите!
– кричал ди Вижен, указывая перстом на фигуру старика.
– За меня не волнуйтесь, я вас догоню!
Совиный голубь, пыхтя и охая, взбирался по гладкой стене башни. Чрезвычайно высокой башни, надо сказать, до вершины которой было ещё лезть и лезть. Сторонний наблюдатель, найдись таковой поблизости, весьма удивился бы подобному виду подъёма, избранному птицей, то есть существом, самим Творцом предназначенным летать.
Тролли Священной Тролльской империи, создавая идеального почтового курьера, упустили одну важную деталь, отсутствие коей обернулось преимуществом. Совиный голубь летал без посадок потому, что плохо приземлялся. Точнее, он не умел приземляться так грациозно, легко, как остальные птицы. Вот теперь, например, при посадке он ушиб крыло. Вкупе с частичным отсутствием перьев травма сказалась самым печальным образом, вынудив пернатого почтальона карабкаться. К счастью, тролльи учёные мужи снабдили птаха крыльевыми когтями. Грозное оружие при надобности использовалось в качестве полезного лазательного приспособления. Тролли всерьёз подумывали, а не обзавестись ли совиному голубю ластами, но из-за очередной войны с Хоббитанской республикой финансирование проекта прекратилось, корабли с редкими экземплярами подопытных птиц пошли ко дну, потопленные хоббичьими боевыми галерами, и маги с сожалением перестали проводить эксперименты по улучшению гордости отечественного птицеводства.
Шкряб! Шкряб!
– скребут когти, кроша податливую белую штукатурку, облицовывающую стену башни. Шуршит, болтаясь под хвостом, запечатанный сургучом свиток. У-б-хш!
– подул ветер, силясь сбросить прирождённого скалолаза. Высоко... Люди отсюда чудятся аппетитными крысами, хомячками, полёвками. Совиный голубь проглотил вязкую слюну, мечтательно урлыкнул. Недурственно бы поохотиться после доставки. В пункте прибытия опять-таки покормить обязаны. М-да, от свежего мясца он не откажется. Кстати, далеко ещё до заветного стрельчатого окошка?
Кар-р!
– оглушил смоляной ворон, сидевший на подоконнике немного выше крылатого почтальона. Он недобро покосился на перевитый золотисто-пурпурной ленточкой свиток, восторженно цокнул языком. "Какая красивая ленточка!" - говорили его противные зенки. В ответ совиный голубь угрожающе ухнул, щёлкнув клювом. Ничуть не смутившись, чёрный наглец смерил диковинного птаха оценивающим взором. Снова взгляд его вперился в свиток. Заподозривший недобрые намерения курьер освободил одну лапу, заграбастал ею ценный груз и спрятал под тощим брюхом. Попробуй, отбери! Ворон показательно отвернулся, будто ему до зарубежного гостя дела нет, ступил два шага и вдруг пронзительно свистнул. Заслышав условный сигнал, с позолоченной башенной крыши слетела целая туча ворон. Озлоблённо каркая, чёрные разбойники спустились к облезлому пришельцу, вжавшемуся в стену.
Совиный голубь понимал невыгодность собственного положения. Один, не способный летать, на опасной высоте, против группы остервенелых врагов. Они его скинут, потом заберут с его окровавленного тела понравившийся предмет. Вороны единственные, кто осмеливался нападать на совиного голубя. Надеялись они, скорее всего, на численное превосходство и хитрость, применяли различные тактики воздушного боя. Достойные противники. Будь почтальон здоровым, он без особого труда задал бы им трёпку.
До окна, что называется, клювом подать. Лишь бы добраться до него прежде, чем вороны начнут атаку!
Совиный голубь метнулся вверх, к подоконнику, рискуя рухнуть. Прыжок! Мощный изогнутый клюв с хрустом вошёл в облицовочную штукатурку, птах забился, ища лапой опору и молотя крыльями воздух. Из-под когтей посыпалась белоснежная крошка.
Он добрался!
Магистр Ордена Мудрости Вальден ди Сави вальяжно развалился в кресле, потягивая из миниатюрного хрустального кубка флорское вино тридцатилетней выдержки и почитывая недавно составленный сборник разнообразных трудов об искусстве, принадлежавших лаврасским авторам. Страницы увесистой книги, заляпанные вином, с засаленными уголками вследствие многодневного перечитывания, лежали тяжким грузом. Магистр причмокивал от удовольствия, корчил смешные рожицы и время от времени ставил кубок на письменный стол, чтобы сделать на полях необходимые, по его мнению, заметки.
– Вторично, всё вторично!
– восклицал он, театральным жестом выражая негодование. В такие мгновения как раз и проливалось вино, пачкавшее белые листы.
С его точки зрения, стихи, написанные лаврасскими поэтами, были исключительно вульгарным маранием бумаги. Важное уже было давно написано, ничего нового придумывать они либо не желали, либо не могли. Посоветовались бы с ним, что ли, создателем совершеннейшей лирическо-философской поэзии. Он бы научил, показал путь истинный! Творцу должны быть посвящены стихи, исторгаться они должны душою, а не холодным, скользким разумом. Знавал магистр настоятельницу одного известного монастыря, сочинявшую великолепные образчики истинной поэзии, Лазарию ди Шизо. Её произведения занимали добрую половину шкафа в кабинете преподобного. Названия говорили за себя: "Свеча под Солнцем", "За Господа и Королевство", "Обиженная помолюсь". Замечательные строчки её стихов постоянно всплывали в памяти, будоража воображение ди Сави:Душа моя подобна арфе,Что извлекает разный шум.Шум тот молитвою зовётся,Его я повторяю там и тут.
Естественно, магистр был бы рад забыть бессмертные творения матушки Лазарии, однажды прочтённые ею во время застолья у Великой Магистрессы, да никак не получалось. Он безуспешно пробовал заглушить воспоминания крепчайшими амнезийными снадобьями, в результате чего забыл, кто он, собственно, такой, чем занимается и вообще где находится. Слава Всевышнему, тайное лечение, произведённое Мудрейшей, вернуло ему память. С тех пор он боялся дотрагиваться до книг словоохотливой настоятельницы, опасался также с ней встречаться.