Печать дьявола
Шрифт:
– - Но никто из них не мог превратиться в вас?
– - Нет. Нергал в полнолуние становится волком и разгуливает по окрестностям. Встреча с ним ничего хорошего никому не сулит, но других метаморфоз за ним не замечалось...
Эммануэль несколько минут молча обдумывал сказанное.
– - Значит, здесь собрались вампир, волкодлак, человек, читающий чужие мысли, и некто, принимающий чужой облик? Не много ли в этом странного?
Хамал высокомерно усмехнулся.
– - Вы кое-что упустили, друг мой. Здесь ещё была женщина-лярва, высасывающая из мужчин душу... ну, в смысле... у тех, -- Хамал прищурил огромные глаза, -- у кого она, разумеется, была. Мы чудом или, как выразились бы вы, милостью Божьей избежали этого, а вон Риммон с Невером, те с одной-то ночи -- месяц в себя прийти не могли, а уж оба куда как покрепче нас с вами будут. Кстати, вы её особенно почему-то интересовали. А
– - задумался он.
– - Не было ли какого сговора между ними?
– - Хамал тяжело вздохнул.
– - Вы не обессудьте, Эммануэль, но я просил бы разрешения переночевать у вас. Мне сильно не по себе. С моим сложением глупо играть в смельчака.
– - Разумеется, оставайтесь. А... Риммон? Что он собой представляет? Вы, я видел, доверяете ему, но не до конца.
Хамал поморщился и покачал головой.
– - До конца. Я просто не хочу, чтобы мои возможности были широко известны. Чем больше людей посвящены в мою тайну, тем выше и степень моего риска. Я слишком много знаю. Ваш дружок Невер, непомерно, кстати, умный для красавца, просто поймал меня тогда.
– - Эммануэль с укором взглянул на него, но Хамал сделал вид, что не заметил этого.
– - Я излишне выпил и действительно перепутал то, что он говорил, с тем, что он думал. Непростительная ошибка. Но Риммон будет опасен для меня только в одном случае -- если красавица Эстель вдруг влюбится в молодого еврея. К счастью, пока я нравлюсь ей не больше, чем Митгарт или Мормо. Кстати!
– - вскинулся Хамал.
– - Я заметил странность ваших последних помыслов. Вы так легко уступили мсье де Неверу свою любовь. Я-то был уверен, что если между двумя мужчинами встаёт женщина... Суть ваших мыслей мне ясна, но как Вам удается так, как это сказать -- самоотрешённо, да?
– - мыслить, для меня непостижимо. Amare et sapere vix deo concendit.
– - Amor -- dolor. Разве Морис в чём-то виноват?
– - Влюбись в меня Эстель, Риммон свернёт мне шею, нисколько не задумываясь о степени моей вины.
Эммануэль грустно улыбнулся и промолчал. На душе его потеплело. Ночное искушение прошло. С ним снова был Бог. Он почти физически ощутил мощный приток крови к сердцу. В него возвращалась жизнь.
– - Почему вы так отозвались о Морисе? Он вам не по душе?
– - Мне?
– - Хамал изумился. Потом ненадолго задумался.
– - Он разозлил меня, когда догадался, но ... нет, я не очень-то и сердился. Может, я немного завидую его смазливости? Не знаю. Вообще-то он ...благороден. Не по рождению, а, как бы это сказать-то? По душе. Ваши мысли насчёт его возможной влюблённости в Сибил неверны. Она ему абсолютно безразлична. Он и в самом деле влюблён, но совсем не в неё.
Эммануэль исподлобья взглянул на Хамала.
– - Не в неё?
– - Воистину так. Предмет его склонности -- вы, Эммануэль. Я ни на что не намекаю. Он -- отнюдь не Виллигут. Но его влечёт к вам вполне искренне. Кстати, знаете, что он сказал мне однажды? "Если Эммануэль будет со мной, я найду Бога". Довольно странное условие богопостижения, вы не находите? Но это я так, к слову. Мне-то не до Бога, жизнь под угрозой.
– - Если бы я чувствовал угрозу своей жизни, мне было бы сугубо "до Бога".
– - Нисколько не сомневаюсь, -- усмехнулся Хамал.
– - Но подумайте, Эммануэль, к вам приходит Морис, который на самом деле некто совсем другой, и спрашивает о чём-то сокровенном. Вы отвечаете... Или Сибил попросит прийти к ней на помощь, и вы оказываетесь в ловушке... А сколько ещё вариантов...
Эммануэль выслушал молча, потом -- пожал плечами.
– - Нельзя жить, не доверяя никому. Да и как защититься?
– - Этот человек, как я понял, может принять только облик другого. Только облик. Пришедший к Моозесу избегал разговоров и расспросов. Пробыл считанные минуты. Может, время его пребывания в чужом облике ограничено? Чем? Впрочем, если это был Виллигут, то он просто мог заворожить Моозеса, внушить тому, что тот видит меня... В любом случае, завтра утром приедет Невер, и нам нужно обдумать, как действовать. Нужно иметь особые знаки узнавания.
– -
– - Проще простого. Я и вы, вы и Невер, Невер и я, я и Риммон, -- все мы должны договориться друг с другом. Если мы остаёмся наедине, я спрашиваю вас, допустим, "Сколько стоит звезда Давида?" -- вы отвечаете: "Не дороже звезды Мегрец" -- и я буду знать, что передо мной -- вы. Кроме нас двоих, об этом никто не должен знать. Со стариком Моозесом я на этот счёт уже договорился.
– - Понимаю, но тогда вам придётся посвятить Сирраха во всё.
– - Да, -- согласно кивнул Гиллель.
– - Но вы меня убедили. И в самом деле, надо же кому-то доверять. Он ко мне расположен. Я даже восхищаю его -- эрудицией и пониманием некоторых пока недоступных ему вещей.
– - Хамал усмехнулся.
– - Нет-нет, Сиррах более чем умён, но обстоятельства его жизни не всегда благоприятствовали ему. И не он убил Лили и Виллигута, хотя и отнёсся к гибели последнего с трогательным равнодушием, что же касается Лили, то не могу осудить его за нескрываемое ликование. Тут, кстати, дело не в мстительности. Ведь теперь покойница уже никогда не проболтается его дорогой Эстель об их интрижке, чего он сильно опасался. И не он был у Моозеса. Он никогда вообще не был в той части города. Он тут ни при чём.
– - Хамал помолчал, затем вновь заговорил.
– - Нужно всё же постараться понять, кто это. Нищих здесь было всего двое -- вы и Виллигут. Да ещё Митгарт практически разорён. Но, боюсь, это не причина убийств. Как понять -- есть ли у вора подлинная нужда в деньгах или это просто стремление стать ещё богаче? И действительно ли Лили убита из-за побрякушек? Или, что мне представляется не менее вероятным, с ней свели счёты за её, так сказать, "лярвистость"? Но в последний месяц никто, кроме Мормо, не якшался с этой пиявкой, а он здесь тоже ни при чём. Поди, разберись.
– - Он глубоко вздохнул.
– - А главное-то -- кто был у Моозеса?
– - А кто мог знать о вашем знакомстве с этим ювелиром?
– - Я уже думал об этом. Все. Как-то на вечеринке у Невера Лили спросила меня об этом перстне. Я ответил, что это подарок ювелира Моозеса, друга моего деда. Там были все, -- Хамал поморщился и неожиданно спросил, -- как вы вообще можете верить в Бога, когда кругом столько дьявольщины и зла?
– - Зло -- не кругом. Разве это -- зло?
– - Эммануэль показал за окно, где в инее, словно заколдованные, серебрились древесные ветви.
– - Зло -- внутри нас. Но уничтожение зла, то есть нас, несовместимо с милосердием Божьим. Каким бы ни был сын -- отец будет пытаться, любя, вразумить его. Если я не могу быть совершенным, причём тут Бог?
– - Теодицея...
Ригель отмахнулся.
– -Теодицея как таковая -- результат ошибочного мышления, Хамал. Бог есть беспредельно совершенная Личность, а если Виллигуту нравилось быть женщиной, то это проблемы Виллигута, а не Бога. Генриху, надо полагать, было известно, что Бог считает содомию мерзостью. Но он остался содомитом. Меня никто не ставил судьёй над ним, но с чего я должен осуждать Бога? Странная логика.
– - Но ведь есть и жертвы. Несчастные совращённые, невинно убиенные.
– - Богом совращённые? Богом убиенные?
– - Бог это допустил.
– - Чтобы не допустить совращения невинного, надо уничтожить совращающего. Но ведь и Лили когда-то была чиста и невинна. Чтобы не допустить дальнейшего, её нужно было уничтожить в колыбели. И тогда вы сказали бы, что Бог допустил гибель невинного и чистого существа, "и оправдана премудрость чадами ея".
Хамал грустно и недоверчиво усмехнулся.
– - Я вообще заметил удивительную вещь, -- горячо продолжил Эммануэль, -- чтобы понять, что есть человек, его надо спросить о Боге. И высказанное мнение: вся градация -- от праздного безмыслия и отрицания до трепетной любви -- скажет о человеке больше, чем многолетняя дружба, сотня совместных вечеров и задушевных бесед. Безошибочно.
Хамал напрягся и смерил Ригеля подозрительным взглядом.
– - И как вы определите ...Мориса ... и... меня?
– - Морис?... Он не святой, и, я полагаю, вам это известно. Пока человек "жаден до удовольствий", он немного неблагонадёжен для Царствия Небесного. Но Морис никогда не говорил, что он совершенен, и не утверждал, что мораль -- выдумка идиотов. К тому же, вы правы, он -- благороден... точнее, благодушен, а благодушие -- философский камень, превращающий всё, к чему он прикасается, в золото. Морис нравственно вменяем. Вы, как мне хотелось бы думать, -- тоже. Хотя ваши проблемы -- разные. В голову, забитую гордыней, суетой и прагматизмом -- Бог не входит. Ему там нет места. Сказано: "в простоте сердца ищите Господа, ибо Он открывается неискушающим Его, а неправые умствования отдаляют от Бога". Но вы, Гилберт, и "простота"...