Печать дьявола
Шрифт:
Потом сводящая с ума страсть отступила, оставив в душе пугающую пустоту.
* * *
Тем временем Хамал сидел в своей спальне на кровати и вяло разглядывал довольно грубые виньетки на трактате Макиавелли. "О людях, в общем-то, можно сказать, что они неблагодарны, непостоянны, лицемерны, избегают опасностей и жадны до наживы". Гиллель в который раз перечитал эти строки, и снова уставился в пустоту.
С
Хамал понял, как достигается власть. Хладнокровно просчитал всё. Безошибочно и методично. Но власть почему-то стала ненужной. Он не хотел управлять Риммоном, Невером и Ригелем, -- и не хотел властвовать над Нергалом, Митгартом и Мормо. Первыми -- не хотел потому, что они ему нравились. Последними -- потому, что они не нравились. Повелевать теми, кто тебе дорог, -- утомительно. Все равно, что нянчиться с детьми. Править теми, кого презираешь -- унизительно и противно. Все равно, что возиться с пауками.
Годами он прагматично умножал состояние, оставленное дедом. А зачем? Кто жаждет денег? Те, у кого их нет! Нищие. Разве ему нужны деньги? Смешно. Хамал пустыми глазами уставился в окно.
...А что ему нужно? Что нужно искать? К чему стремиться? Каждый стремится лишь к тому, чего ему недостаёт. А значит, сама направленность наших притязаний выдаёт лишь степень нашего ничтожества. Нашей ограниченности, ибо подлинное ничтожество человека есть ничтожество его ценностей, -- отлил ум Хамала в привычно чёткую формулировку его новое понимание. Так ли?
Наслаждение? О привычных ему чувственных удовольствиях он в последнее время, после памятного ему разговора с Эммануэлем и реплики Сирраха о Нергале, не хотел и думать, почти исключив их из сферы мышления. Странно, но отказ от них дался ему легче, чем он предполагал. "Wollust ward dem Wurm gegeben, und der Cherub steht vor Gott"... Раньше его смешили эти шиллеровские строки... Вспоминая теперь кое-что из того, что раньше возбуждало его, Гиллель не ощущал ничего, кроме мучительного стыда.
"Вы ... развращены и очень несчастны". Хамал болезненно поморщился. К тому же, если Невер в ночь смерти Виллигута спросил себя: "Чем я лучше Нергала?", то не больше ли оснований у него, Хамала, задать себе тот же вопрос? Тем более что на некоторые из практикуемых им мерзостей у Нергала просто не хватило бы фантазии. Гиллель сжал руки в кулаки. Да, это-то и бесило. Он искренне считал Нергала выродком и ублюдком, но чем он, Хамал -- лучше этого ублюдка? Он снова болезненно поморщился. К черту! Забыть и не вспоминать!
Быть может, познание? ... Но знаний, как и денег, ищут те, у кого их нет. Глупцы? Да нет... Почему нет? Иные головы так набиты познаниями, что для собственных мыслей места уже не остаётся. Никто никогда не познал того, что спасло бы его от конца, обесценивающего всё. Образование -- да, но вечное познание, как смысл жизни? Бессмыслица. Ну, опустят в могилу гроб с эталоном мудрости. И что?
Гиллель вспомнил Риммона. А так ли действительно важно, что он ничего не знает о Голубом Цветке Новалиса? Он наделён природным, живым умом, и Новалис ему ничего не добавит. И так ли неправ Ригель, ничего не желающий слышать о Клемансо? Он кроток и мудр, и ведь далеко не всегда быстрый и обогащённый многими знаниями
Итак, ищущий сугубых знаний -- глупец. Значит, ищущий власти -- раб? Верно. Кем он сам был ещё в сентябре?
Ищущий славы, стало быть, ничтожен? Да, пожалуй. Сколько самодовольных и самовлюбленных паяцев карабкалось на эти олимпы, своей славой зачастую просто бесславя эпоху...
Но где-то должна же быть она, вершина? То, стремление к чему не унизит, и не будет свидетельством ограниченности Духа. Свидетельством ничтожности. Что это? Жизнь не может быть бесцельной. Интеллект восставал против собственной аннигиляции и лихорадочно искал выход. На лбу Гиллеля пульсировала тонкая голубоватая вена. Где то, что делает великим? Что это? Что даёт подлинное величие? И есть ли оно вообще?
Хамал задумался. Да, величие есть, он видел. Перед мысленным взором Гиллеля Хамала ему навстречу по тёмному коридору, неслышно ступая по гулким плитам пола, шёл Эммануэль Ригель. Ну да. Вот что есть у этого нищего испанца без роду и племени! Величие! Гиллель опустил голову, с удивлением обнаружив, что все ещё сжимает том Макиавелли. Отшвырнул его на подушку.
Обладающий подлинным величием не интересуется Клемансо.
Обладающий подлинным величием умеет любить.
Обладающий подлинным величием говорит, что никто не сможет оправдаться тем, что не нашёл Бога
Глава 25. Это уже слишком!
Я б чертыхался на чём свет стоит,
Когда бы не был сам нечистой силой!
– - И.В. Гёте, "Фауст"
На Центральной башне пробило полночь.
Прошло ещё около получаса, и под арочными потолочными стропилами коридора послышалось шуршащее эхо осторожных шагов Мормо. Углубившись в тень арки, он сцепил пальцы и резко вывернул над головой кисти рук. Мгновение -- и под готическими сводами запорхала крохотная летучая мышь.
Мормо всегда был осторожен. Догадливый мог бы задаться вопросом, оттуда появилась тут эта тварь в середине зимы, а Августу не хотелось, чтобы такие вопросы задавались. Никем не замеченный, маленький нетопырь зацепился коготками за выступ карниза и, повиснув вниз головой, слился с полумраком стрельчатого свода.
Эрна появилась после часа ночи. Стараясь не шуметь, озираясь, прокралась по коридору. Заслышав в отдалении шаги, она, приникнув к стене, вдруг исчезла в ней. Шаги приближались, в коридоре показался Сиррах Риммон с Рантье. Миновав пролёт, он вошёл в свою гостиную. Хлопнула дверь. Эрна вышла из стены и прошла ещё несколько шагов. Остановившись напротив двери Нергала, она растаяла.
Мормо видел достаточно, чтобы задуматься. Он ничуть не удивился увиденному, ибо его собственные дарования вкупе с экстраординарными талантами Нергала позволяли предположить подобные способности и у остальных. Но что стоило проходящей сквозь стены украсть камни Лили и убить её? Эта мысль молнией пронеслась в мозгу нетопыря и основательно застряла там. Чёрт возьми! Если его подозрения подтвердятся, этой твари не жить. Уж об этом-то он позаботится.
Вспорхнув, Мормо облетел угол Северного портала и завис над прикрытой портьерой рамой окна Нергала. Мгновение -- и двухдюймовая тварь увеличилась до размеров собаки. Зацепив когтями крыла раму, он приоткрыл её -- и пулей влетел в гостиную.