Печать льда
Шрифт:
Но даже не это было самым страшным, а проблески и тени, которые кружились невидимым теневоротом вокруг города, бились о его стены, сочились в его мостовые, извергались на его кровли, оставляя туманные мазки тоски и боли. И последний в роду Олфейнов, наследник основателя вольного города, забился в судорогах, словно не витал над ним, а лежал на мостовой. И в ужасе покидающий город люд топтался на нем, не слыша ни криков, ни предсмертного хрипа жертвы.
– Бог мой, – только и прошептал Рин, – дай мне сил и прости мне мои слабости, которые я сам никогда не прощу себе!..
– Ну? – встряхнул Орлик за плечи Олфейна, и тот понял, что лежит на холодном полу, выставив костяной меч вверх перед грудью.
– Упал? – затряс головой Рин.
– Я бы сказал, что плавно опустился, – прищурился вельт. – Уж больно медленно ты падал. Как с головой?
– Побаливает, – поморщился Рин. – У нас получилось?
– У меня – да. – Орлик натянул на плечи рубаху. – Поспеши, лучше пусть судьба гонится за нами, чем мы будем разбирать ее следы.
– А у тебя всегда… получается? – спросил Рин.
– А ты думаешь, что я с каждым ножиком устраиваю подобное представление? – усмехнулся вельт. – Знаешь, у меня хорошая пика, отличный топор, я кое-что повидал в своей жизни, но я пока еще не участвовал в войне. А меч – оружие войны. Хотя и топорик мне пригодится тоже.
– Ты тоже видел? – Рин махнул рукой на запад. – Мне показалось, что я видел войско, там, за дальней заставой. Что это за воины?
– Скамы, – буркнул Орлик. – И не только. Я, правда, ничего такого не видел, но, думаю, что теперь за Айсу взялись всерьез. Никогда такого не было, к примеру, чтобы королевства Скамы объединялись под одной рукой. Никогда не было такого, чтобы тарсы, айги, шиллы и скамы стояли в одном строю. Нам надо спешить.
– Боишься опоздать на войну? – не понял Рин.
– Нет. – Орлик вытянул из-под лежака тяжелую корзину. – Боюсь не успеть к сытному завтраку. Поднимайся! Тебе еще надо примерить кое-какой немудрящий доспех.
– У меня получилось с мечом? – снова спросил Рин.
– Увидим со временем, – буркнул вельт.
– Но он стал частью моего тела? – упрямо сдвинул брови Олфейн.
– Для этого тебе придется еще потрудиться и в первую очередь выжить, – вздохнул Орлик. – Но кое-что ты можешь понять уже сейчас. Прикоснись к клинку.
Рин поднес к глазам меч и вздрогнул – желтоватая плоскость клинка оставалась чистой. Рин провел пальцами вдоль лезвия и затаил дыхание. Меч был теплым.
Глава 12
ВОХР
Почти с раннего утра Джейса бегала по городу, но Рин словно в пепел обратился. Она уже забыла и о запрете отца не уходить от дома дальше трех кварталов, и о том, что Шарб еще с вечера опустошил котелок и пора бы приготовить что-нибудь. Хотя об этом-то она сразу подумала, да голову забивать не стала. Едва глаза протерла, подвесила котел над очагом, вымела комнатушку да смахнула пыль с полок. Тут и вода закипела, а там и осталось всего лишь горсть вяленой ягоды в котел бросить да сыпануть сушеного меда, благо в Храме целый мешочек лакомства в котомку новую сунули. А кроме того, краюху постного хлеба и половину круга твердого сыра. Никак теперь отец голодным не останется – и на зуб бросит, и сладким запьет.
Другое дело, что все это как-то вполголовы занимало звонарку, словно и не она хлопотала по дому, а привычка ее водила. И даже натянуть на плечи неброский, но теплый и действительно дорогой, даренный храмовниками, платок не ясная мысль заставила, а давняя привычка. Стоило редкой обнове появиться, так и разбирало девчонку повертеться у дома Рина Олфейна, только бы на глаза ему показаться!
Вот и теперь Джейса поправила одеяло на лежаке отца, глянула в треснутое бронзовое зеркальце, натянула стоптанные башмаки и застучала подошвами по узкой лестнице. Бегом к дому Олфейнов побежала. А что там бежать-то было – всего ничего. Только вот зря ноги трудила, не оказалось дома никого. Вместо герба к двери дома Олфейнов был прибит тяжелый деревянный брус, и каждый гвоздь вываркой смоляной да магистерской печатью сверкал.
Тут девушку и поймал Арчик. Ухватил здоровой рукой за локоть и к себе повернуть попытался.
– Чего забыл-то? – зло вырвала она руку.
– Ничего, – только и пробормотал парень. – Хотел в глаза твои заглянуть. Вроде ты и не ты. Вчера еще, как из Храма шла, глаза мне твои не понравились. Только они у тебя и до Храма не те были. Или ты совсем ума из-за Олфейна лишилась?
– Выходит, и раньше полоумной была? – поджала губы Джейса.
– Пугаешь ты меня, – покачал головой Арчик. – Шарб сказал, что ты словно сама не своя. Попросил присмотреть за тобой. Мало ли что…
– Мало ли – что? – Джейса уперла руки в бока. – Неужели защитить сможешь? Одной-то рукой? Это тебе не за веревку по часам дергать! Иди-ка, приятель, куда шел, а от меня отстань!
Арчик только плечом дернул. Верно, что ничего нового не сказала Джейса, верно и то, что резанули ее слова по нутру словно стальным лезвием. Но уж так не вязалось сказанное ею с ней самой, что вместо обиды только удивлением да досадой в голову плеснуло. Уж так Арчик привык к жалости в ее голосе, которая издавна выводила его из себя, что не готов оказался к злости. Так и остался стоять у ступеней дома Олфейнов, к которому один за другим тянулись зеваки со всего Верхнего, а то и Среднего города – не часто дома магистров опечатываются!
А Джейса пошла – побежала – по улице Камнерезов, на которой только вчера платьем трясла, ноги юному Олфейну, от стыда сгорая, показывала. Груди коснуться предлагала! Вот и теперь жаркое что-то по щекам хлестнуло. Как же она могла? Неужели остатки стыда растеряла? А что однорукому только что выпалила? Может быть, и правда, совсем ума лишилась? А вчера-то что было? С Хакликом!
Как только ноги не подкосились? Боже, Единый вседержитель и творец, прости ты ее неразумную!
К стене прислонилась, поежилась, в платок кутаясь. Все-таки холодновато уже без свитки, скоро и в свитке не согреешься. А кожушок еще в прошлом году на куски расползся. Может быть, спустить монеты, что в Храме ей сыпанули в сумку на шерстяные чулки, все одно скоро отец принесет содержание за очередную неделю? Стояла так, думала, с трудом слезы сдерживала, те мысли, от которых убегала всегда, сама на себя нагоняла и то лишь потому, чтобы вчерашнее не вспоминать.
А что вчера было-то? Ну дала приворот старику. Разве ж она знала, что от него слабое сердце разорваться может? Ведь не сказал ей Хельд? Не сказал, значит, и вина на нем! Его зло, а не ее. Всякого Единый в посмертии обоняет. Человек в жизни и добро, и зло лепит, от каждого лепка запахом пропитывается. Вот какой запах перебьет, тот и пойдет в зачет пред ликом творца. Так что смерть Хаклика на Хельда ляжет.
А на Джейсе до вчерашнего дня так и тени никакой не было. Разве что любовь безответная. Ну так про любовь еще и Камрет говорил, когда в Кривую часовню с ней шел, вокруг любви много зла случается. Вот только сама любовь никакое не зло и никогда злом не была и не будет! Поэтому и ее, Джейсы, любовь к молодому Олфейну никакое не зло. Разве может быть злом то, что наполняет грудь такой легкостью? Что уста сладостью томит?