Печать льда
Шрифт:
– Но… – нахмурился Жам, силясь понять произнесенную гигантом тираду.
– Никаких «но»! – строго сказал вельт. – Законы города должны исполняться неукоснительно, даже если их исполнения требует такой… горожанин, как Фейр Гальд. Кстати, ключ от ворот Водяной башни был означенным горожанином не найден, а украден в этом самом доме, что я могу засвидетельствовать со всем почтением к магистрату Айсы! Да! – кивнул он в сторону сохранявшей напряженное безмолвие толпы. – И многое другое тоже. Рин Олфейн, – Орлик слегка встряхнул парня, – надеется, что оставшееся за этой дверью имущество дома Олфейнов будет под надзором магистрата в еще большей сохранности, чем оно было до сих пор. А теперь можете исполнять вашу службу, мы же вынуждены удалиться по неотложным
Если Жам и хотел что-то потребовать от Рина, то нужный момент он упустил. Впрочем, он вряд ли принялся бы кричать вслед удаляющемуся Олфейну, которого осторожно, но настойчиво сдвинул со ступеней и повлек сквозь толпу великан вельт. По рассказам того же Кофра, на которого вельт произвел неизгладимое впечатление еще позапрошлой ночью, спорить с великаном не следовало ни при каких обстоятельствах.
– Опечатывай! – раздраженно закричал Жам делателю.
Джейса пришла в себя только у Водяной башни. Остановившись, она судорожно перевела дыхание и тут же нырнула в сумрак проездного двора, где за вросшей в камень, никогда не закрываемой створкой ворот, сколько себя помнила, пряталась и от отца, и от донимающих ее сверстников. Да и просто скрывалась от всех, чтобы выплакать внезапные слезы, которые нет-нет да и пересиливали всегдашнюю улыбку на ее лице. Укрытие не оставляли вниманием и горожане, поэтому в полумраке пахло отхожим местом.
В другой раз Джейса поморщилась бы и нашла более приличное место для уединения, но теперь она просто замерла, успокаивая дыхание и сердцебиение. Против ожидания, слезы не хлынули, хотя испуг остался. Даже пальцы, которыми она попыталась поправить выбившуюся на лоб рыжую прядь, скручивали судороги, зубы выбивали дробь, но отсутствие слез испугало девушку больше всего.
Она попыталась вызвать внутри себя сочувствие и жалость к несчастному и доброму старику, но вместо этого вспомнила его внезапно изменившееся лицо, его глаза, которые напомнили ей глаза слепых, хватающих прохожих на торжище за рукава и гнусаво выпрашивающих подаяние, и ощутила отвращение и ненависть. «Он умер, умер, умер», – зло повторила она про себя и вдруг подумала, что точно так же может умереть Рин, и ее сердце сжалось. Еще несколько минут она шептала повисшую на языке фразу: «Может умереть Рин, может умереть Рин», затем дождалась семейства горшечника, которое тянуло через проездные ворота тележку с глиной, выскочила из укрытия и, с трудом удерживаясь от бега, быстрым шагом пошла в сторону Храма.
Весь мир дочери звонаря, вся ее прошлая жизнь всего лишь за полдня обратились в дым и вернулись к ней в новом обличье. Словно девчонка выглянула рано утром в окно и вместо черного камня мостовой, стен и крыш родной Айсы увидела снег, снег и снег. Заботы, печали и мелкие радости, которые составляли ее жизнь, в один день сменились долгом и делом.
«Как же просто, – подумала она, отмеряя шаги по Дровяной улице, – изменить собственную жизнь! Главное – сделать первый шаг, а там уж сама судьба превратится в склон, услужливо ведя тебя к выбранной тобой цели. И захочешь остановиться – не сможешь».
Последняя фраза смутила девушку, и она некоторое время держала ее на языке, тем более что и Дровяная улица плавно сбегала от подножия Водяной башни по пологому склону городского холма. Но в голову тут же пришло, что, взяв кристаллы соли, Джейса поднималась в гору, и девушка сочла за лучшее продумать, какие последствия может иметь смерть Хаклика. Уже через десять шагов она уверилась, что никаких последствий быть не может, да и кто узнает о ее участии в нелепом происшествии?
Ведь так счастливо встреченный ею Хаклик на обратном пути от пекаря повел ее через двор знакомого камнереза, которого дома не оказалось. Значит, никто вблизи их вдвоем не видел – если только издали. Но именно сегодня Джейса впервые надела яркий платок, в котором ее до сей поры никто не встречал – значит, узнать ее невозможно. Еще через десяток шагов Джейса ужаснулась, подумав, что теперь ей никогда
Да и чего бояться? У старика заболело сердце, он упал и умер, а она пыталась ему помочь, пока тело несчастного не охватило пламя. После этого она испугалась и убежала. «Испугалась и убежала», – повторила Джейса, сунула руку в торбочку, которая все это время болталась у нее на плече, отщипнула кусочек хлеба и тут же со слезами на глазах возблагодарила Единого, что не забыла расшитый изображением Водяной башни мешочек в доме Олфейнов.
К мастеру Хельду Джейса попала не сразу. В огромном зале шла служба, пахло смолой и копотью, над головами толпящихся прихожан мелькали факелы храмовых служек и высокий голос возносил в подкупольную пустоту просьбы к Единому о ниспослании городу и его жителям умиротворения и благоденствия. Из полумрака вынырнул худощавый отрок в сером балахоне и негромко, но убедительно приказал ей ждать снаружи.
Джейса вышла на площадь и принялась рассматривать две обращенные к храмовой площади башни сооружения. Уже через минуту ей начато казаться, что они клонятся в ее сторону и неминуемо должны упасть на голову и раздавить ее как мелкое насекомое. Джейса зажмурилась, отвернулась и стала ходить между тяжелыми каменными тумбами, которые торчали через каждые пятьдесят шагов и покрывали всю площадь.
Тут же девушка вспомнила рассказы о том, будто раньше горожане верили, что излишнее рвение в сборе чудесных кристаллов ослабляет магическую защиту Айсы, и оставили часть города, некогда служившую полем, деревней и кладбищем древних обитателей холма, заповедной. Еще двести лет назад здесь росла трава и паслись козы – единственные домашние животные Айсы, не считая диких крыс и кошаков, которые переносили близость Погани, но потом в город пришли храмовники.
После долгих переговоров с магистратом они получили разрешение на строительство Храма. В городе тогда говорили, что храмовники предложили содействовать миру со Скамой, которая перекрывала главную дорогу за пределы Пущи. Так или иначе, но за пятьдесят лет строительства над останками деревни и кладбищем поднялись три башни, соединенные куполом огромного зала, а поле стало площадью.
Ходили слухи, что под храмом и полем храмовники вырубили бесчисленные штольни, в которых собирали кристаллы корзинами, что и позволило им в итоге и нарезать камень на строительство, и оплатить тяжкий труд камнерезов, и накопить огромные богатства.
Говорили, храмовники воруют детей и заставляют несчастных долбить камень в глубоких шахтах, что уходят в сердце земли и где-то там, в глубине заворачивают к Погани, и эти тумбы на площади – оголовки шахтных отдушин. Правда, якобы пропавших детей никто так и не хватился, и разговоры постепенно стихли сами собой.
Джейса прислонила ухо к ближайшей тумбе и попыталась разобрать скрежет зубил и звон молотков, но из Храма повалил народ, и она спряталась за одной из отдушин, закутавшись в яркий платок, надеясь, что ее никто не узнает.
– Пойдем, – нашел Джейсу отрок, когда площадь опустела.
Хельд ждал ее в центре зала. Наверное, теперь под его балахоном не было доспеха, потому что он показался Джейсе худым и похожим на белую птицу с длинным клювом, которую однажды Арчик притащил после удачной охоты на окраине Гнили.
– Я все знаю, – проскрипел Хельд, едва дождавшись, пока утихли под куполом гулкие шаги девушки, и она упала на колени, чтобы прикоснуться губами к сухой руке.
– Что мне делать?
– Ты и так все сделала как нельзя лучше, – погладил Джейсу по голове храмовник. – Просто тебе нужно быть чуть осторожнее. Мы, дети Единого, должны следовать извивам его дыхания, который сам по себе есть наша судьба, осторожно, дабы своеволием своим не исказить божий промысел. Ты испробовала снадобье на старике, который никогда не испытывал такого влечения к женщине, как то, что испытал благодаря тебе.