Печать льда
Шрифт:
– Клапаны держи открытыми, – объяснил вельт, наклонившись к уху Олфейна, и коснулся огромными пальцами ушей, носа, уголков глаз, сердца Рина, черканул по доспеху под ветхим плащом Хаклика вдоль позвоночника. – Не забивай клапаны обидами да нуждою, радостью да раздумьями. Пусть время через них проходит, как ветерок сквозь вельтскую дудку, и ты все услышишь. Враг твой еще только за ложе самострела ухватится, а ты почувствуешь, как стрелка его ветер режет. Враг твой еще улыбку из губ на лице своем складывает, а ты холод из его сердца собственным сердцем прочтешь.
– А если друг? – спросил Рин, затаив дыхание.
– Друг? – поднял брови Орлик. – Вот сердце твое запоет, значит, друг думает о тебе. Или ты о нем. Хотя, честно тебе скажу, парень, я предпочитаю думать или о подружках, или о еде. Все-таки зря я вчера отказался от телятины, зря!
Тесно было на торжище. Хоть и велика площадь, и торг шел у Дальней заставы и в Диком поселке, и в магазинчиках за Главной стеной, а все одно – тесно. Ничто не останавливало торговцев: ни строгий досмотр, ни запрет всякого оружия, исключая разве обычные ножи, ни изрядная подать за торговлю. Уж больно выгодным было сбыть товар в Айсе да прикупить чего-нибудь из того, чем Погань со смельчаками делится. А уж если магического льда удавалось раздобыть поперек королевским да вельможным скупщикам, всякая поездка выгодной становилась!
Одно неудобство доставляло: на ночь в городе остаться не получалось. Гостевые ярлыки богатые либо давние торговые гости купить могли, а всю челядь, всех слуг на ночь в постоялые дворы Дикого поселка отправляли, где те без присмотра хозяев отдавали должное вину да пиву. А уж за товаром присматривал кто-нибудь из торговцев победнее, который своими силами оплатить ярлык никак бы не сумел. Впрочем, сильно торговцы о неудобствах не рядились – и пообвыклись уж, и ни одна сотня лет обычаям минула, да и стражники айские против скамских или тарских благодетелями казались.
Меняльные лавки теснились у самой Кривой часовни, сложенной то ли из черного камня, что, в отличие от серого, добывали не в штольнях Айсы, а на окраине Погани, толи из закопченного с забытым уже умыслом. Но сами приземистые сооружения айских «денежных сундуков» были тщательно выбелены, что верно должно было свидетельствовать о чистоте замыслов менял и заимодавцев.
У часовни толпились зеваки и многочисленные тягальщики купеческих повозок с наброшенными на плечи сыромятными попонками, которые предохраняли несчастных от кровавых мозолей. Впрочем, несчастными бравые молодцы Олфейну не показались, как не казались они несчастными и охранникам, что стояли у каждого меняльного заведения и тревожно хмурили брови – нежелательное соседство их явно беспокоило.
Орлик окинул похолодевшим взглядом выстроившихся в очередь скамов и решительно направился к самой неприметной из лавок, возле которой сидел на корточках седой тарс и перебрасывал из ладони в ладонь короткий, почти без рукояти, нож.
– Вот, – бросил вельт через плечо Олфейну, – смотри, парень: два десятка вооруженных здоровяков, а воин только один.
– Как ты определил? – не понял Рин.
Тарс не двинулся с места и не повернул головы, даже когда Орлик поравнялся с ним.
– Держи клапаны открытыми, – хмыкнул вельт и толкнул низкую дверь.
Меняла Вохр оказался худым и сутулым стариком, морщины на лице которого были почти столь же глубоки, как улицы Айсы. И кресло, на котором он сидел, было древним, потому что его торчащая из-за тяжелого стола и тщедушного силуэта менялы спинка рассохлась и пошла трещинами. И сам глухой стол с выдолбленными пазами для сортировки монет не уступал возрастом креслу и старику.
В тесной, но ярко освещенной полудюжиной светильников комнате не было ни скамей, ни табуретов, зато пол половины помещения возвышался над порогом входной двери, словно помост, так что меняла при желании мог бы взглянуть в глаза Рину не поднимая головы. Вот только с Орликом у него такой фокус не вышел бы.
Вохр внимательно посмотрел на великана, затем перевел взгляд на Рина Олфейна, пожевал нижнюю губу и сдвинул раскатанный на столе свиток.
– Продаем, меняем, покупаем?
У него оказался тонкий голос. Пожалуй, если бы он попробовал шептать, то издал бы писк, но гости не позволили себе и намека на улыбку.
– Спрашиваем, – ответил вельт и прихлопнул к столу чужеземную монету. – И что-то мне подсказывает, что ответы должны быть уже оплачены. Правда, никак не могу догадаться, где Камрет взял лестницу, чтобы говорить с тобой, глядя в твои глаза, меняла?
– Он подпрыгивал, – немедленно изрек Вохр и тут же спросил сам, все еще не сводя взгляда с Рина: – На днях я возвращался домой позднее обычного. Я бы даже сказал: так поздно, что еще чуть-чуть и можно было бы не возвращаться вовсе. Так вот мне показалось, что на воротах Северной башни один здоровенный вельт катил тележку Солюса, в которой лежал молодой парень.
– Всякое случается в жизни, – дернул плечом Орлик. – Здоровенный вельт мог бы донести молодого парня до дома и на плече, если бы не думал об удобстве спящего.
– Проснулся, значит? – кивнул Вохр Олфейну.
– Проснулся, – ответил Рин и нервно сжал рукоять меча. – Менялу интересует всякий горожанин, что не может добраться до дома самостоятельно?
– Менялу интересует то, что может навредить его делу, – дернул щекой Вохр. – Менялу интересует, куда дует ветер, о чем думает нынешний старейшина магистрата Гардик, отчего на торжище мало торговцев, а те, что есть, не столько торгуют, сколько красуются перед магистерскими учетчиками? Почему тележные тягальщики разом помолодели, раздались в плечах и разжились нестертыми попонками? И отчего Солюс сократил дневные службы для горожан в Кривой часовне? И что за интерес у скамов к поганому, как они раньше заявляли, огню? И в том числе, что сын Рода Олфейна потерял ночью в Каменной слободе и что за девку с перстнем разыскивает Фейр Гальд? Но не из-за праздного любопытства, а для того, чтобы знать, куда податься старому меняле – за главную стену Айсы или еще дальше?
– А что сказал тебе Камрет? – растянул губы в улыбке Орлик. – Или он так и не вытряс на этот пол ни одного совета, пока прыгал перед твоим столом?
– Камрет? – Вохр сузил глаза, отчего они почти вовсе исчезли в морщинах. – Камрет хитер. Вот уж о всяком могу сказать, кто чего хочет, а о нем – никогда. Ты, вельт, хочешь ясности в голове и над землей, и морского ветра в лицо, если не считать теплого лона и горячей похлебки; твой молодой приятель жаждет достоинства и чести, не понимая, что честь либо есть, либо ее нет; его дядя хочет кострище повыше, чтобы было куда сунуть пылающий у него в глазах факел; а чего хочет Камрет – не знает никто. Но совет он мне дал. Бесплатный, но дорогой. Бежать подальше от Айсы и от Погани.