Педагогическая поэма второго порядка
Шрифт:
Петр Маркелыч, как было уже упомянуто, отличался полнотой, волосатостью, имел на затылке обширную проплешину и готовился разменять пятый десяток. Был весел, циничен, всеми любим. Ну разве что за вычетом Клары Карловны. Недавно опять женился.
Савелий же Павлович, напротив, был молод, холост, испуганно серьезен и все принимал близко к сердцу. Опасный человек. Из таких вот как раз и выходят самые что ни на есть ниспровергатели.
Неторопливо идущих приятелей обогнала группа высоченных недорослей в хламидах зеленоватого оттенка.
— Маэ гованнэн,
— Ханнад, Сережа, ханнад, каллон нин, — благосклонно отозвался тот.
— Яллумэ! — ободренный ответом, завопил недоросль. — Ан арин! Дрэго инголэ!
Преподаватель усмехнулся.
— Смотрите только сильно не надирайтесь…
Савелий Павлович очумело уставился сначала на коллегу, потом на удаляющихся парней.
— По-каковски это вы? — вымолвил он с запинкой.
— По-эльфийски, гуадор, по-эльфийски…
Глава 3. ДОБРЫЕ САМАРИТЯНЕ
За исключением трех разнокалиберных мечей, скрещенных подобием буквы Ж в узком простенке между книжными стеллажами, ничто не намекало на причастность владельца квартиры к ролевым играм. Пока одинокий супруг (молодая супруга, как выяснилось, гостила у родителей) чем-то звякал и громыхал на кухне, устроившийся в кресле гость открыл наконец тоненькую серую брошюрку — и содрогнулся уже на первой строке.
— Свят-свят-свят!.. — с преувеличенным ужасом вымолвил он. — Чур меня, чур…
Забормотали колесики — Петр Маркелович катил из кухни сервировочный столик.
— Слушай!.. — обратился к нему ошарашенный Савелий. — Да этак можно каждого в ролевики записать…
— Что это у тебя? — удивился тот. — О Господи! Неужели так с собой и таскал?
— Нет, ты послушай!.. — не унимался гость. — «Как узнать, не вовлечен ли ваш ребенок в ролевые игры?» Первый признак: «Рисует оккультные символы: пентограмму…» Значит, и полицейские тоже? У них ведь пятиконечные звезды на погонах!..
— Полицейские? Поголовно… Может, отвлечешься, а?
Однако отвлечься от подобного чтива было непросто.
— Ну ночные кошмары, бессонница — это про меня, — объявил Савелий. — О! — воскликнул он чуть погодя. — Вот и до великих добрались. «Пишет поэмы о смерти и мертвецах…» Стало быть, и Жуковский ролевик!
— Почему только Жуковский? А Пушкин? «Тятя! тятя! наши сети…»
Савелий Павлович не слышал.
— «О тьме и сверхъестественных случаях!» — взахлеб зачитывал он. — Здра-авствуйте, Николай Васильевич!.. «Говорит загадками…» Хм… Загадками… Кто бы это мог быть? Сократ? Христос?
— Отберу и выкину, — пригрозил хозяин, откупоривая бутылку «чинзано».
Угроза впечатления не произвела.
— Позволь! — всполошился Савелий, тыча пальцем в страничку. — А как такое совместимо вообще? Седьмой пункт: кровавые жертвы, употребление их в пищу. А девятый: вегетарианство…
— Очень просто… — растолковал хозяин, силой отнимая у гостя брошюрку. — Берешь соломенную вдову… или, скажем, сенную девушку… И употребляешь в пищу. Людоед-вегетарианец…
Будучи обезоружен, Савелий снова нахохлился, загрустил.
— За отсутствующих здесь дам! — провозгласил Петр Маркелыч, воздевши узкий бокал. — Или нет… Первый тост за окончание учебного года. А за дам, если не ошибаюсь, третий…
Коллеги пригубили бледно-золотистый напиток (водки Савелий Павлович не терпел).
— Ну ладно, — проговорил он с тоской. — Я понимаю, где-нибудь в Сызново за такую методичку на лечение бы определили… Но ты-то сам! Ты можешь объяснить мне, в чем вообще смысл этих твоих ролевых игр?
Хозяин, казавшийся теперь еще толще, поскольку успел переодеться в роскошный коричневый халат, искоса глянул на гостя.
— Могу. При одном условии.
— При каком?
— Если ты предварительно объяснишь, в чем вообще смысл жизни.
— Ну знаешь! — вспылил тот.
— А что такое?
— Я не философ и не восьмиклассница, чтобы маяться подобными вопросами!
— Крепко сказано! — Хозяин одобрительно крякнул. Расположился со всеми удобствами на диване, окинул веселым взглядом взъерошенного коллегу. — Следует ли из этого, что смысл жизни найден тобой в восьмом классе и с тех пор ты к этой проблеме не возвращался?
— Я же сказал «восьмиклассница», а не «восьмиклассник»!
— А! То есть такого вопроса ты вообще перед собой не ставил… Слушай, прекрати щипать бороду! Или уж совсем побрейся!
Савелий Палыч с досадой отдернул руку от скудной растительности на невыдающемся своем подбородке и вскинул запавшие глаза.
— Я прекрасно понимаю, куда ты клонишь, — сказал он. — Если жизнь не имеет смысла, то какой спрос с игры! Так?
— Ну, примерно так…
— Но жизнь-то — основа!
— Основа чего?
— Всего!
— И это добавляет ей смысла?
— Нет! — твердо ответил молодой словесник. — Тем не менее игра по отношению к жизни вторична. А никак не наоборот!
— А литература? — не преминул поддеть коллегу Петр Маркелыч.
Тот запнулся и, недоуменно сдвинув брови, уставился на благостно улыбающегося хозяина. Было что-то в Петре Маркеловиче от доброго барина. Ему бы еще чубук в зубы да любимую борзую в ноги.
— А разложим-ка все по порядку, — миролюбиво предложил он. — Литература вторична по отношению к жизни. Ролевая игра — по отношению к литературе… Ну и давай теперь, как в бане, конаться! «Ты который слепок с реальности? Третий? А я второй… Вот и молчи!» — Не вставая с дивана, дотянулся до сервировочного столика, подплеснул вермута себе, затем приподнявшемуся из кресла сослуживцу. — Кстати! — добавил он, оживившись. — Ты ведь тоже только третий по счету слепок… Ибо не создаешь шедевры, а всего-навсего преподаешь их…