Пекинский узел
Шрифт:
Первая часть задачи была выполнена.
Расположились у русского кладбища, вне стен города. Пока дожидались главу духовной миссии архимандрита Гурия, уехавшего в Трибунал внешних сношений – договариваться о встрече нового посланника с кем-нибудь из членов пекинского правительства (не хотелось терять время), Татаринов представил Игнатьеву своего коллегу Попова.
– Переводчик с китайского. Знает больше, чем нужно. Даже боевые искусства.
Что такое «боевые искусства» Николай не знал, но рукопожатие Попова было приятным: лёгким и крепким одновременно. Переводчик смотрел твёрдо, смело, но не дерзко. В
– Главное в Китае, как ты выглядишь прилюдно. Поэтому я нанял вам носилки.
Игнатьев поблагодарил его за любезность и поинтересовался «политической погодой Пекина».
– Что показывает барометр?
– Бурю, – образно сказал Попов. – От богдыхана смердит. Он разлагается заживо. Китайцы знают, что Цины банкроты, и ждут не дождутся их конца. Страной фактически руководит Су Шунь.
– Министр налогов?
– Да.
Из разговора стало ясно, что в Поднебесной все друг другу улыбались, все друг другу кланялись и все враждовали – тайно, открыто или явно. Император Сянь Фэн воевал с мятежным предводителем тайпинов, бывшим сельским кузнецом, объявившим себя «царем справедливости» и создавшим «тайпинское царство». Правительственная армия готовилась дать бой союзным войскам Англии и Франции. Фаворитка богдыхана Цы Си вела тайную борьбу за власть с маньчжуром Су Шунем, а народ боролся с теми, кто ему мешает жить. И если повстанцы были на юге, то союзники грозились захватить Пекин – северную столицу Китая, которая стала ареной противоборств и разногласий: центром заговоров и убийств, интриг и провокаций, своеобразной «дырой в небе», как привыкли говорить китайцы о средоточии зла. Нищие, бродяги, шарлатаны всех мастей, чиновники без места, слуги без господ и господа без слуг – всё это подлое и алчущее племя досаждало честным людям и бессовестно обкрадывало их.
Улыбка фортуны – это случай. Кто его не упустил, тот счастлив. Упустил – глупец. Спеши, толкайся, рви из рук – не проворонь! И не забудь при этом улыбнуться, быть учтивым.
Имя Су Шуня действительно старались произносить шепотом. Его страшились. Впрочем, имя жестокосердой Цы Си тоже не упоминали без нужды.
– Вам надо будет входить в город через западные ворота, – подсказал Попов. – Восточные – ворота народа.
– А западные? – спросил Игнатьев.
– Ворота покорности.
«Ладно, – подумал про себя Николай. – Будем покорными. Кроткие унаследуют землю».
По Пекину его несли в парадных носилках, в сопровождении казачьего конвоя и многочисленной свиты – членов Русской духовной миссии в Китае.
День был солнечным, безоблачным, слепящим. Запомнилось ярко-голубое небо, густые тени от пагод, желто-золотистый цвет столичных зданий.
Кровли императорских дворцов блистали золотом.
Одноэтажный Пекин утопал в зелени садов и парков.
Улицы были запружены народом.
Цирюльник работал прямо на улице, подвесив медный таз на трех веревках к низкой ветке тенистой шелковицы. Здесь же стояла скамья для клиентов.
Под стеной буддийской кумирни расположилась целая артель слепцов, бродячих песнопевцев в изодранных рубищах.
Откуда-то несло кислятиной и тиной. Тухлой
Из рассказов Попова Игнатьев узнал, что нищие и пожары – проклятие Пекина. Многие слепые видят, а безногие ходят. Имеющие костыли сдают их напрокат за сногсшибательную мзду так же, как накладные горбы и бельма. В Китае есть мастера по гриму, есть специалисты по уродствам: отделают так, что мать родная не узнает! «Безрукие» выставляют напоказ искусные протезы культяпок, а руки прячут в лохмотьях одежды. Чем больше на нищем тряпья, тем меньше ему веры.
Продвигаясь по запруженным народом улицам, Николай отметил, что в столице Поднебесной мало вьючного скота, зато много носильщиков и грузчиков.
Возле городского рынка он увидел ловца крыс. Через его плечо была перекинута палка, на которой болталась привязанная за хвост жертва.
«Ничем не брезгуют, – гадливо поморщился он и подавил приступ тошноты, закрыв глаза и глубоко вдохнув. – Представляю, что творится в их головах». Попов предупредил, что «китайцы так же верят в оборотней, как мы верим в то, что за весной приходит лето».
Жеребец хорунжего испуганно заржал, попятился назад, пытаясь миновать ряд деревянных столбов с перекладинами, на которых висели крючья с отрубленными человеческими головами. В пустых глазницах копошились мухи.
Китайцы не обращали на эти головы никакого внимания. Их интересовала торжественная процессия с конвойными казаками.
– Кто вы? – не скрывая любопытства, громко спрашивали пекинцы и, услышав ответ, передавали друг другу сиюминутную новость: – Игэна-че-фу! Русский дашэнь…
Лица китаянок были густо замазаны белилами и ярко нарумянены. У многих – подведенные глаза и нарисованные брови. На скулах – «мушки».
Паланкин был открыт, и одна из китаянок бросила Игнатьеву желтую розу. Он поймал её на лету и с удивлением почувствовал, что колючие шипы тщательно срезаны.
Попов, ехавший рядом на низкорослом коне, объяснил, что желтая роза считается символом Пекина, а брови китаянки выщипывают, чтобы потом рисовать тушью и углем.
– Император Сянь Фэн тоже выщипывает брови? – вдыхая аромат розы, поинтересовался Николай и отметил для себя, что у столичных полицейских на головах шляпы с лисьими хвостами, а куртки с зелеными нашивками.
– Нет, – пригибаясь в седле, чтобы не зацепиться за ветку колючей акации, ответил Попов. – Император брови не выщипывает и не стрижет ногти: сохраняет себя в целости. У него в каждом усе по тридцать семь волосков. Однажды придворный цирюльник случайно вырвал один и был тут же обезглавлен.
– Более чем поучительно, – поразился свирепости восточного тирана Игнатьев и обратил внимание на то, что улицы Пекина сплошь усыпаны листовками.
– В Китае абсолютная свобода печати, – объяснил Попов.
На многих домах были расклеены тексты неизвестных авторов и даже целые полотнища каких-то воззваний. Попов перевел одно из них: «ЗДЕСЬ ЗАПРЕЩАЕТСЯ ПРИКЛЕИВАТЬ, ЧТО БЫ ТО НИ БЫЛО» и рассмеялся:
– Китайцы – анархисты по своей природе.
В самом деле, целые библиотеки размещались прямо на улице. Подходи, читай, запоминай. Хорошее слово не пропадет – останется в сердцах.
– Мне это нравится, – сказал Николай. – Бескорыстно и мудро.
– В Китае нужны не сколько издатели, сколько переписчики, – согласился с ним Попов.