Пекинский узел
Шрифт:
Николаю не спалось, и он вышел на палубу.
Двадцатого мая, как раз перед отплытием в Шанхай, на клипер привезли почту. Наряду с пекинскими газетами, Попов передал Игнатьеву письмо из МИДа и протянул послание My Лань.
Горчаков сообщил, что за то время, пока Игнатьев препирался с китайскими уполномоченными, между Португалией и Китаем состоялось заключение торгового договора.
«Вот ведь проныры, – огорчился Николай, улавливая в письме светлейшего упрёк в свой адрес, – на ходу подметки режут». В этом же письме Горчаков предупредил, что военные действия англичан и французов против Пекина могут начаться в любой день. Получалось, что в Шанхай надо было идти как можно скорее.
Он прочёл – и к горлу подкатил горячий ком: сердце просилось в Пекин.
Увлечённый прелестью Му Лань, Николай испытывал к ней такие затаённо-ласковые чувства, что порой останавливался возле письменного стола и целовал те книги, к которым прикасались её пальцы. А теперь он целовал четвертушку листа со стихами и, стоя на корме, смотрел в зелёное ночное небо. Разговаривал с самим собой. Убеждал себя в том, что на русском корабле, в окружении соотечественников, ему легче будет собраться с мыслями, укрепиться духом, поверить в то, что «и последние станут первыми», что и ему удастся подписать договоры с Китаем, удастся «оседлать тигра» – сделать невозможное. Он нетерпелив, а Господь словно испытывает его: приучает к терпению, даёт то, чего у него нет…
Николай аккуратно сложил листок бумаги со стихами и спрятал в нагрудный карман.
Вместо четырех дней, обещанных командиром клипера, «Джигит» добирался до Шанхая десять суток. Шел морем, «аки посуху». Казаки сблизились с матросами, шутили, зубоскалили. Рассказывали про Пекин, про службу при посольстве.
– У нас переводчик, – рассказывал Курихин о Попове, – вот те крест! – гипнотизер. Ты перед ним, што муха по зиме: не хочешь, а заснешь. И камнем станешь, и деньгу, какая есть, отдашь – ни ай, да ну!
– Это как же? – крутили головами матросы. – Стало быть, он с чёртом заодно?
– Да с каким там чёртом! – отмахивался Курихин. – Сила в ём такая: много знает. Он, если што, зацепит кулаком, считай – мертвяк.
– Скажи, Ероха?
Урядник Ерофей Стрижеусов согласно кивал:
– Учился, стало быть. Китайцы – народ мудрый.
– Шибаи, – сказал матрос в штанах из белой парусины и заговорил о наболевшем. – Ахвицерам, чо? Особливо в порту? Всех и делов-то: в ресторации кутнуть, а нашему брату тяжельше: на нем трудов на семь потов, да опосля стоко же. – Он помял лицо рукой, словно с похмелья, и злобно ругнулся. – Язви ево в душу, энтое море!
Тент, натянутый на баке, спасал от палящего солнца. Надраенная корабельная медь слепила глаза.
– Одначе, станишные, чую, не скоро мы взад возвернёмся, – вздохнул хорунжий, расстёгивая на груди чекмень. – Ежели чиво, то чиво, а ежели, конешно, што и говорить. – Короб со своими поделками он оставил у Попова, в монастырской гостинице, но всё равно тревожился за его сохранность.
Со стороны камбуза несло кислой капустой и подгорающим маслом.
– Во сне девки весельше, – ухмыльнулся Курихин, принявшийся разглядывать предложенные ему конопатым вестовым матросом бесстыдные открытки с изображением обнажённых японок в откровенно-непристойных позах. У многих в волосах были розы, а на шеях – банты. Одни из них сосали собственный палец, другие умильно строили глазки, а третьи…
Впрочем, рассматривать было некогда, надо было двигаться вперёд, сходить на берег – клипер «Джигит» вошел в устье реки Янцзы и бросил якорь рядом с фрегатом «Светлана», пришедшим
Командир фрегата капитан 1-го ранга Чихачёв весело сообщил, что шёл из Вилла-Франки без остановки, ведя на буксире больше тысячи миль корвет «Посадник» и клипер «Наездник», чьи машины вышли из строя и требовали капитального ремонта.
Познакомившись с радушным и деловитым Чихачёвым, оказавшимся к тому же его тёзкой, старшим на два года, Игнатьев тотчас перебрался на фрегат, велел поднять посольский флаг и отправился к американскому консулу Гарду, недавно принявшего на себя обязанности представителя России. Высокий, худощавый, очень симпатичный человек с живыми карими глазами, он сразу предложил остановиться в его доме:
– Места хватит всем.
Его предложение было принято Игнатьевым с радостью: в этом же доме остановился и министр-резидент Соединенных Штатов Америки Уард. Знакомство с ним могло способствовать сближению Игнатьева с послами других государств, и в первую очередь Англии и Франции. Россия и Америка заняли позицию строгого нейтралитета в предстоящей войне англо-французского десанта с китайцами, и это уравнивало Игнатьева с Уардом. Уравнивало, но Игнатьев никогда не забывал о том, что метаморфозы «Золотого осла» Апулея не идут ни в какое сравнение с теми, какие претерпевают политики и дипломаты, а что касается их нравственности, то герои «Декамерона» выглядят на их фоне прямо-таки святошами.
Дворец, в котором расположилось русское посольство, пользуясь гостеприимством консула Гарда, представлял собой красивое, лёгкое по формам сооружение, радующее глаз лазурной черепицей своей кровли на фоне гор, поросших лесом. Возле дворца – по обе стороны – был устроен небольшой уютный парк, в центре которого находился широко раскрытый партер с газонами и цветниками.
Вдоль набережной, на которую смотрел фасад дворца, красовались веерные пальмы и крупноцветные магнолии. День был жарким, по-южному солнечным. Над морем голубела высь. Поодаль от дворца, в котором проживали американцы, тянулся ряд фешенебельных дач.
– Вот не думал, что доберусь аж до самого Шанхая! – обустраиваясь на новом месте, цокал языком хорунжий и поглядывал из-под руки в сторону набережной, над которой висел разноязыкий гомон женских голосов и крики чаек. – Скажу кому в станице, не поверят.
Вульф осторожно нёс перед собой большую стеклянную банку с лупоглазыми рыбками красно-морковного цвета.
Прапорщик Шимкович вертел головой: искал точку съемки местности – Шанхая и его гавани.
Капитан Баллюзек разместился в изящной дворцовой пристройке, специально выделенной для гостей. Вместе с ним поселились хорунжий и несколько конвойных казаков.
Антип Курихин рассовал по углам казачий скарб, опустился на ступеньку и стал сворачивать цигарку.
– Не жизня у нас – санатория…
– Курорт, – присел напротив Стрижеусов и начал сдавать карты.
Министр-резидент Уард оказался рослым широкоплечим брюнетом с рукопожатием молотобойца. Прямые брови, прямой нос, холодный и вежливый взгляд. А улыбка радушная, добрая.
Игнатьева приятно удивило, что Уард его ждал. Встреча была не пышной, но деловитой, а это радовало больше, чем любой дежурный церемониал. Американец сразу усадил его за стол и забросал вопросами: какова цель прибытия в Китай? Что творится в Пекине? Отчего маньчжуры столь упрямы: не видят прямой выгоды от развития торговли с европейскими державами?