Пекинский узел

Игнатьев Олег Геннадьевич

– Когда государство торгует, оно выигрывает при любой погоде, – с жаром предприимчивого человека то и дело восклицал Уард и вскоре распорядился подать виски, вино и жаркое.

– Ввиду отсутствия всякого движения в мертвую пору моего пребывания в Пекине я самым серьезным образом испугался, что эта мертвечина отразится на моем сознании, и никакие потом праздные вакации не восстановят живости моей натуры. – Игнатьев добродушно усмехнулся и откинулся на спинку стула. – Дела мои пока что удручающие. Су Шунь упрям, капризен, беспокоен.

– Он вёл переговоры?

– Да. Вернее, делал всё, чтобы они не состоялись. В итоге пригрозил отправить меня в Кяхту под конвоем и всячески мешал отъезду

из Пекина. А до этого он запретил мне посетить вас, когда вы приехали в столицу. Очень жаль, что вы тогда не пожелали встретиться со мной, не настояли на свидании. Уехали, не повидавшись.

– Я был настолько занят, – принялся было оправдываться американец.

– Это явный промах, – посетовал Игнатьев. – Сойдись мы с вами тогда, мы многое успели бы сделать.

– А что вас привело в Пекин? – полюбопытствовал Уард.

– Нужно утвердить Тяньцзиньский договор. А заодно сообщить маньчжурам, что Россия в своих действиях будет солидарна с Северо-Американскими Штатами.

Это явно удивило Уарда, и он замолчал, не зная, что сказать по поводу услышанного. Используя его заминку, Николай предложил ему дать взаимное обязательство не брать на себя роль посредника без взаимного согласия. Сказал и испугался: а вдруг американец даст «добро», примет его условия? Однако Уард уклонился от обязательства.

– Честно говоря, – проговорил он, расправляясь с куском жареного мяса, – я по горло сыт Китаем и мечтаю как можно скорее вернуться в Америку. – Этим он как бы огранил сферу своих планов.

– А мне ещё в Китае загорать и загорать! – живо откликнулся Игнатьев.

– А с кем бы вы хотели иметь дело? – приступая к десерту, поинтересовался американец.

– С принцем И Цином. Он ратует за укрепление Китая, за серьезные реформы в экономике страны. Честно говоря, наши затянувшиеся отношения по части обмена грамотами начисто лишены какой бы то ни было практической пользы и представляются мне дрянным спектаклем, скучным и пошлым до тошноты. Возможно, я не прав и перестал воспринимать переговоры в свете должной занимательности, но чувство тупиковой безысходности пока преобладает. – Сказав это, Николай поморщился, как от зубной боли. – Таково моё пребывание в Пекине. Оно разительно ничтожно в отношении порученного дела и совершенно напрасно для меня, как человека сугубо военного. Будь я этнографом или хотя бы литератором средней руки, тогда, может, счёл бы скуку моей жизни философическим уединением, но… – он вздохнул, – не дано. Надеюсь, вы поможете мне расширить круг моих знакомств в Шанхае.

– Непременно, – кратко пообещал Уард и, памятуя о том, что Россия первой из великих держав признала суверенитет Североамериканской республики, граждане которой с большим воодушевлением сражались за независимость и свободу самоуправления, предложил выпить за дружбу двух государств.

Окна в сад были открыты, пахло розами и морем. В зарослях лимонника чивикала неведомая птаха, но трещавшие, как заведённые, цикады, неожиданно умолкли.

– Перед бурей, – сказал американец. – Цикада чует ветер.

Глава XV

Всю ночь бушевал ливень, гремел гром, и яростно ревело море. Природа словно давала понять, что ни о какой передышке и речи быть не может. Игнатьеву предстояла борьба, нелегкая борьба за свое право представлять Россию: он вступал в тот круг людских взаимоотношений, где вежливостью прикрывают подлость, а предательство считают делом чести. Молятся на политическую выгоду. «Ну что ж, – подбадривал он себя, прислушиваясь к шуму ветра и дождя, – делать нечего, надо приноравливаться к обстоятельствам. Нет легкой службы, нет пути назад. Любая служба обременительна, а государева и подавно». Он знал, что на попятную не пойдёт: бегущий

от трудностей – вечный беглец. Нет, он станет биться один против всех. «В конце концов, – думалось ему, – самые большие препятствия на нашем пути возводит страх. Человек – это та птица, которая сама себе подрезает крылья, и всё оттого, что мы идем на поводу своих амбиций. Это так же верно, как и то, что многие дипломаты – прекрасные люди, в отличие от той политики, которую они проводят. Изъяны ремесла. Тяжкая доля отстаивать чуждое мнение. А я, – продолжал он размышлять, – собираюсь отстаивать интересы близких мне людей и прежде всего интересы родины. Если помнить о том, что из рук моей судьбы меня никто не вырвет, даже смерть, нет той силы, которую бы я не одолел». – Придя к этой мысли, он улыбнулся и, мысленно поцеловав My Лань, вскоре заснул.

На левом боку хорошо засыпать, на правом – просыпаться.

Утром от ближних гор, чьи склоны уходили в воду, после грозы шёл белый пар.

Вульф принес целую кипу свежих газет, наперебой вопивших о походе англо-французского десанта на Пекин. Лондонская газета «Дейли телеграф» громогласно заявляла: «Великобритания должна развернуть наступление на всё морское побережье Китая, занять столицу, выгнать императора из его дворца… Так или иначе, нужно пустить в ход устрашение, довольно поблажек… Китайцев надо научить ценить англичан, которые выше их и которые должны стать их господами… Мы должны по меньшей мере захватить Пекин, а если держаться более смелой политики, то за этим должен последовать захват Кантона навсегда…»

Николай отложил газету и задумался. Он знал, что Цины едва держатся на троне, но то, что Англия намерена свергнуть династию, было для него открытием. Ведь ещё в прошлом году Уайтхолл официально утверждал, что военные действия против Китая носят не захватнический, а «воспитательный» характер и ни о каком свержении правящей маньчжурской династии в министерстве иностранных дел Соединенного Королевства никто всерьез не думает. Наоборот, уступчивость Цинов, видящих свою главную задачу в подавлении мятежников на юге, позволяла надеяться на благоприятный исход предстоящей военной кампании и удовлетворение насущных интересов Англии без «оперативного вмешательства» во внутриполитическое устройство Поднебесной.

«Мы сильно отстаём от Англии в своих претензиях к маньчжурам, – встал из-за стола Игнатьев и подошел к окну. – Они привыкли видеть в нас соседей, воспитанных, немногословных, и не считают нужным идти нам навстречу, а британцы бьют их почем зря и нагло диктуют условия. Интригу плетут так, как рыбаки сеть: чтоб порвалась, но не распустилась».

Лёгкий сквозняк вздувал шёлковые занавеси, приятно холодил лицо. Море катило пенные валы, и высоко-высоко в небе, на незримых качелях ветров, стремительно взмывали к солнцу чайки. Красивый парк, окружавший дворец, был ярко озарён небесным светом; магнолии и пальмы, смыкая свои кроны, превращали центральную аллею в тёмно-зелёный туннель, в конце которого были чугунные ворота, охраняемые двумя конвойными казаками. Сейчас в карауле стояли Беззубец и Шарпанов. Первого он узнал по лихо заломленной фуражке, а второго – по волнистому чубу цвета вороньего крыла.

Вдоль набережной благоухали розы, орхидеи и вовсе незнакомые цветы. Николай потянул носом воздух и явственно припомнил, как удивителен и благостен был запах My Мань: запах чабреца и липового меда!

Чтобы не предаваться любовной тоске, он решил прогуляться по городу: купить хорошего вина, приобрести столовые приборы (желательно из серебра) – для будущих приемов, да и вообще поближе познакомиться с Шанхаем.

Он уже выходил из комнаты, когда налетевший порыв ветра с треском захлопнул фрамугу, и на подоконник кусками посыпалась замазка.