Пелена
Шрифт:
— С тех пор прошло почти три года, — услышал я вновь голос Ивана Игнатьевича, — но дело остается нерасследованным. Тяжкое преступление не раскрыто. Теперь вам понятно, почему у нас нельзя фотографировать? Вот где у меня сидят эти художники, — похлопал он себя по жирной шее.
— Вы говорили, Иван Игнатьевич, что у вас есть фотография этой пелены. Не могли бы вы дать мне такую фотографию?
— Зачем? — насторожился он.
— Ну как вам сказать… Я бываю в Ленинграде, да и в Москве, у художников, среди которых немало коллекционеров. Чем черт не шутит, может быть, встречу?
— Нет,
— Ну, хорошо, тогда хоть покажите фотографию.
— Не могу!
Я понимал, что настаивать бесполезно. И попросил его описать, чем она отличается от других строгановских вышивок на эту тему, как ее отличить.
— Каждая пелена, — сказал он, — имеет с обратной стороны слова о том, кто ее вышивал или по какому заказу она сделана. Но эта пелена не была сфотографирована с изнанки, и что на ней было написано — неизвестно.
К счастью, оказалось, что это знает Мария Васильевна. На обратной стороне похищенной пелены золотом по красному были вышиты слова: «Дар Андрея Семеновича и Дмитрия Андреевича Строгановых…». Остального текста Мария Васильевна не помнила, но для меня было вполне достаточно. Оказалось еще, что у пелены была такая особая примета: идущая по нижнему краю бахрома из серебряных и золотых нитей, сплетенных в кисти, имела изъян, — отсутствовала крайняя, самая правая кисточка, потом через две кисточки не хватало еще трех.
Я не мог быть в этом совершенно уверенным, но мне все-таки казалось, что у виденной мною пелены тоже не хватало кистей. И это не давало мне покоя. Тогда, когда пелена была перед моими глазами, у меня не было необходимости запоминать такие мелкие детали. Она поразила меня целиком, как явление, как уникальная вещь, как произведение искусства, как редчайший памятник культуры древней Руси, случайно попавший в коллекцию невежды. Она покорила своей достоверностью, притушенным временем колоритом.
И все-таки у нее не доставало чего-то в правом углу. Что-то такое было… Вместо того, чтобы из Сольвычегодска поехать в Котлас и оттуда в Ленинград, я опять направился в Коряжму.
Дверь мне открыла жена Адарова — Людмила. Оглядев меня с ног до головы, словно видела впервые, она не ответила на мое «здравствуйте», мрачно объявив, что Григория нет дома, что он уехал в Ленинград сдавать экзамены. Она хотела уже было захлопнуть дверь, но вдруг передумала и отступила в переднюю.
— Вы, кажется, скупаете иконы?
— Нет, нет! Боже упаси! Но меня интересует одна вещь, которую мне Гриша показывал. Я хочу еще раз ее посмотреть, если можно.
— Какую вещь? — спросила она.
— Вышивка старинная. «Богоматерь Владимирская». Знаете?
— Знаю, конечно. Она у нас три года валяется. Хотела выбросить на помойку, так этот идиот такой шум поднял из-за нее. Вы хотите ее купить?
— Я бы с удовольствием купил, но, наверное, без Григория это неудобно… И потом сейчас…
— Удобно, удобно, все удобно, — перебила меня Людмила. — Вы можете купить любую икону, выбирайте, что хотите. Хоть все забирайте. Проходите, смотрите, выбирайте, что вам понравится, а я сейчас, — она пропустила меня в большую комнату, где были сложены иконы, а сама пошла к ребенку, который во время нашего разговора
Сначала, ничего не трогая, я внимательно осмотрелся. Пелены нигде не было видно. Тогда я стал перебирать сложенные в углу домовые иконы. Они были мне знакомы, и я перекладывал их без всякого интереса. Перебрал их все и хотел уже было браться за большие иконы, когда вошла, наконец, Людмила. Вместо халата на ней было красивое платье, она причесалась и из неприветливой неряшливой женщины превратилась в довольно миловидную молодую блондинку. Правда, несколько вульгарную.
— Ну, выбрали себе что-нибудь? — спросила она.
— Меня интересует только эта вышивка. Вы не поищите ее?
Людмила порылась в шкафу, открыла сервант, заглянула за диван.
— Не видать, — сказала она. — Может быть, среди икон?
Мы перебрали все храмовые иконы, которые я еще не смотрел, но пелены не нашли.
— В другой комнате ее не может быть? — спросил я, не теряя надежды.
— Нет. Туда эту грязь я не допускаю. Сдалась вам эта вышивка! Возьмите что-нибудь другое. Смотрите, сколько тут этого добра.
— Да, но мне нужна только эта пелена.
— Чего в ней хорошего? Старая, рваная тряпка.
— Разве рваная? — насторожился я.
— Бахрома оборвана. Этот идиот все приставал ко мне, чтобы я ему сделала новые кисточки. Все нитки искал подходящие.
— Да, кистей не хватает на ней. Только я не помню сколько, — говорил я как можно равнодушнее, а сам похолодел от страха. Мне казалось, я выдаю свое волнение и она это чувствует. Когда говоришь убежденно и сам веришь в то, что говоришь, люди невольно поддаются твоей убежденности. Когда же внутри у тебя сомнения и ты только делаешь вид, что убежден в своей правоте, люди это моментально чувствуют.
Однако Людмила ничего, кажется, не заметила.
— Четырех кисточек там не хватает, — сказала она и добавила: — Давайте диван отодвинем, может быть, за диван упала. Один раз у нас так было.
Я бросился ей помогать, но ни за диваном, ни в самом диване мы ничего не нашли. Опять заплакал ребенок. Людмила вышла и вернулась с дочкой на руках.
— Ну что? Будете брать что-нибудь? — Очевидно, я стал ей уже надоедать. — Этот гад уехал и мне ни копейки не оставил. Забирайте хоть все!..
— Нет, спасибо. Вы извините меня за беспокойство, ради бога.
— Ничего не купите? Так я все это выброшу к чертовой матери! Мне давно очертенело это барахло. Пока его нет, возьму и выкину на помойку. Никто не подберет. А с ним, дураком, я все равно жить не буду. Псих настоящий. Он умный, а я дура, не понимаю, что каждая такая икона тысячу стоит. А сам ни разу ни одной штуки не мог продать. Кому они нужны? И в Ленинград возил, и в Архангельск, да все обратно привез. Иностранцы не покупают потому, что вывезти не могут, а русским, видно, они задаром не нужны… Один раз сюда приезжали из Москвы, хотели кое-что взять, так он такие це-. ны заломил, что они смеялись. По пятерке, говорят, за штуку возьмем, да и то не все, а только шесть икон. Не отдал. Наверное, и эту вышивку сейчас с собой взял. Иначе, где же ей быть? Хотите, берите все по пятерке. Но только все, чтоб ни одной не осталось. Можно запаковать и в багаж сдать.