Пеленнорские поля
Шрифт:
– Так это только сказки? – спросил я.
– Сказки уже то, что джинна можно заточить в бутылку или лампу. Нет в этом мире силы, способной сделать это.
– А ты?
Сагир снова улыбнулся своей фирменной улыбкой сытой акулы.
– Я – сильнейший из джиннов. Да, пожалуй, я мог бы. У меня бы хватило сил. Но среди джиннов нет дураков, это особенность лишь людского рода. Джинн не станет враждовать с тем, кто сильнее его. Впрочем, нет, джинн вообще не станет враждовать. Нам это не нужно. Скопище миров достаточно велико, чтобы всем нам хватило в нем места. Но даже если бы человек когда-то обнаружил джинна, заточенного
– Сагир, поправь меня, если я что-то путаю, но я четыре года жил с мыслью о том, что я освободил некое существо, лишенное тела и заточенное на страницах талмуда "Al azif". И только год назад после того, как Катя встретила в этом лесу тебя, я соотнес эти два события, и пришел к выводу, что выпустил из книги джинна.
Я опустил из своего краткого пересказа тот факт, что был крепко пьян, взял с полки у Васи Ложкина первую попавшуюся книгу и прочел в ней первое попавшееся заклинание. Ни малейшего намерения освобождать кого бы то ни было у меня не было! Все, чего я хотел – это напугать Ложкина и заставить его выдать мне то заклинание, которым этот мерзавец перенес в меня в "Годвилль" – чудесную браузерную игру, пребывание в которой мне очень понравилось.
– Да, то был я, – кивнул Сагир, – но то не ты меня освободил, то я вырвался из заточения, в котором провел без малого тысячу триста лет.
– "Нет в этом мире силы, способной сделать это"? – передразнил я.
– С огнем играешь!
Я пожал плечами, мол, мне не привыкать, да и терять уже нечего.
– Был в этом мире один безумец, раскрывший многие законы мироздания. Слишком многие. За свое знание он жестоко поплатился, но перед этим натворил много бед. Ты слышал его имя. Ты держал в руках его книгу. Пожалуй, самую известную черную книгу во всем множестве миров.
– Абдул Альхазред?
– Да. Поэт, гений, безумец… Я пытался остановить его, пытался воззвать к его разуму, тянувшемуся ко все новым и новым ужасающим тайнам. Вот уж кто по-настоящему играл с огнем. И доигрался! Но прежде он сумел сковать меня и заточить в созданное им узилище. И поверь, не я один томился между строк этого зловещего тома. И тебе еще повезло, что ты наткнулся на меня, а не на кого-то еще. Подобных Альхазреду больше нет и не будет. Поэтому повторюсь, нет в этом мире силы, способной обуздать мощь джинна. И никогда больше такая сила не появится.
– Почему? Ведь если был один человек, то…
– Других таких не будет. Прошли те времена, когда люди тянулись к запретным знаниям, когда людям было тесно в их мире, когда они пытались постичь будущее и разгадать загадки прошлого. Не бывать ни новому Альхазреду, ни новому пророку Сулейману. Ты ведь и сам это видишь, не так ли?
Я кивнул, но тут же вновь вскинул голову, чтобы возразить…
– Да, да, да, – перебил меня Сагир, – тебе хочется оправдать человечество. Твой давний знакомец, Ложкин, мнивший себя черным магом – разве не постигал он запретные знания? Постигал. Но он не стремился к знаниям ради самих знаний. Он тешил себя верой в то, что хочет дотянуться до великих Богов Хаоса, но сделал ли он хоть один настоящий
– А я?
– А ты, пришедший просить меня о путешествии в иной мир? Твое желание не тайна для меня. Я не знаю лишь, о каком именно мире ты поведешь речь. Пока не знаю. Ищешь ли ты знаний? Неведомого? Таинственного? Непостижимого? Нет. Ты ищешь всего лишь смерти.
– Не только…
Сагир остановил меня взмахом руки, и мой язык прилип к гортани.
– Человечество забыло вкус знаний. Не только и не столько запретных, сколько знаний вообще. Комфорт, уют и неподвижность – вот что стало целью людей.
Я не мог согласиться, но и возразить мне было нечего, и Сагир видел это.
– Поэтому подобных Альхазреду больше не будет. А его "Al Azif" со временем станет просто сказкой, как стали сказкой мы, джинны. И в этой сказке книга, наполненная злом и разрушившая сотни людских жизней, в том числе и жизнь собственного творца, будет служить людям, а может и выполнять три желания любого, кто откроет ее на нужной странице. Я был ее частью долгие годы. Я был заперт и порабощен, силы мои были скованы цепями, крепость которых ты даже вообразить себе не можешь, но я все еще оставался собой. Сагиром! Первым и самым могущественным из своего племени.
И годами я тянулся наружу, прочь из своей темницы. Медленно и по капле вливал в разум того, кто обладал этой книгой, нужные мне мысли, годами накладывал на него чары – слабые и почти незаметные, порабощавшие его волю и разум. Чары мои были не толще паутины, но они сплетались воедино, как нити сплетаются в канат. И если бы не ты – пьяный от вина и впечатлений, то через какое-то время нужно мне заклинание прочел был сам Ложкин. Может быть через год, может быть через 5 лет. Но что такое пять лет по сравнению с тысячей? Я давно отвык торопиться.
Тебе, кстати, здорово повезло. Освободившись, я нуждался в новом теле, и готов был ворваться в любое, убив его прежнего носителя. На твое счастье книга принадлежала Ложкину, он владел ею долгое время, и на нем лежала паутина моих заклинаний. Захватить его тело было проще. Так что если бы каким-то чудом "Al azif" случайно попал тебе в руки, хотя ты должен понимать, что случайно такие книги не делают ничего, и ты случайно прочел нужное мне заклинание – я бы уничтожил тебя в мгновение ока, взяв себе твою телесную оболочку. Да, такова благодарность освобожденного джинна. А ты можешь продолжать верить в сказки про три желания.
Сагир закончил свой монолог, и несколько минут мы просто молчали, глядя в костер.
Мой план полетел в тартарары. Никаких трех желаний, никакой признательности ко мне за свое освобождение. Ничего. И вот я сижу напротив существа, способного убить меня просто щелкнув пальцами, и не знаю, что еще сказать ему. Что предложить в обмен на исполнения моего заветного желания, за которым я сюда пришел? Душу? Но зачем она ему?
Но в то же время… Мы сидим и молчим, Сагир никуда не уходит, не улетает, не растворяется в воздухе. Он не убил меня ни за дерзость, ни за глупость, и вроде бы вообще убивать не торопится.