Пепел богов. Трилогия
Шрифт:
— Но скоро ружья будут и у нас! — выдернул из чехла ружье Кай. — Лучшие ружья. Такие ружья, с которыми нам не будет страшен никакой Хилан. Ружья, которые способны победить даже камень. Вон видите мраморную колонну, которую установил мой дед в день моего рождения? Два-три выстрела — и она будет пробита насквозь! Зажмите уши, друзья мои.
Женщины с визгом бросились зажимать уши, а Кай приложил к плечу ружье и прицелился. Последовал выстрел, и пуля выбила изрядный кусок мрамора из верхушки колонны. Воины восторженно заорали, но сквозь их ор явственно донесся голос Тиджиза:
— Не нужно.
— Еще два выстрела! — изобразил хмельного Кай.
Снова раздался грохот, и колонна лишилась еще одного куска мрамора.
— Не нужно, — повторил Тиджиз с явным раздражением и направился к зеленоглазому.
— Нужно-нужно, — закричал Кай и вновь взметнул ружье.
Выстрел обрубил колонне верхушку, и в тот же миг хрупкий паренек Тиджиз шагнул вперед, схватился за ствол ружья и тонкими, но до странности сильными руками свернул его в спираль.
— Не нужно, — громко повторил он в лицо Каю.
— А мне плевать, — ответил Кай и плюнул ему в лицо.
В следующее мгновение сильнейший удар в грудь опрокинул зеленоглазого навзничь, а Эша вдруг завыл так, что заложило в ушах. Завыл и поймал сиуна за кулак. Едва выглядевший как огромный булыжник кулак отправил Кая на мостовую, как Эша набросил на него заклинание. Половину секунды сиун пытался вернуть кулаку прежний морок. Еще половину секунды он раздумывал. И всю вторую секунду обращал себя в каменного убийцу, тем более что из-за стола с оружием взметнулись друзья Кая. Но еще до истечения третьей секунды сиун налился малиновым цветом и уже собирался расхохотаться оттого, что языки пламени поползли по столу перед ним, но не успел. Арма щелкнула пальцами, сиун взвыл и с треском разлетелся осколками в стороны. И тут Харкису наступил конец. Все те, кто сидел рядом со спутниками Кая, вдруг начали осыпаться пеплом. Пеплом осыпались блюда на столе. Пеплом осыпалась испорченная колонна. Стали оплывать, осыпаться камнями, рушиться здания и крепостные стены, да так, что спутники вынуждены были выбежать на середину площади. Даже стол, под который упал Кай, обратился в пыль.
— Что с тобой? — бросилась к подхваченному Тарпом зеленоглазому Арма.
— Смотри-ка, — удивился он, морщась от боли и вставая на ноги. — Бегаешь? Тебя, выходит, не надо уже нести на руках?
— Не теперь, — успокоила она его. — Что с тобой?
— Кажется, ребро сломано! — вздохнул зеленоглазый. — Ты представляешь, у этого парня кулак, что булыжник!
— Ну вот, — донесся разочарованный голос Эша. — Все ели нормальную еду, а как собрался поесть я, осталась одна пыль! Да и темно же! Кто-нибудь зажжет лампу?
Глава 24
МРАК
Оставшуюся часть ночи спутники Кая провели в каких-то развалинах у дороги. Дозор держали по очереди, хотя Арма и раскинула насторожь. Эша, дорвавшийся до взятых еще в трактире припасов, довольно похихикивал:
— Взяли мерзавца, а сами никого не потеряли. Всегда бы так! Тиджиз, переломить его посередине спины! Это ж надо такое представление устроить? Эх, вот если бы я знал да смотрел бы повнимательнее…
— А ты чего бы хотел увидеть? — шуршал тряпицами, перематывая культю, Шалигай.
— Да мало ли, — вздыхал Эша. — Думать надо. Это короткую жизнь поднял к глазам и рассматривай. А длинную — мотать в обратку, не перемотать. Разве в том дело? Что показали бы, то и посмотрел. А может, и показывали что-то, кроме башенки гимской, показывали, да я не вспомнил, не зацепило. Зато теперь сиунов осталось четыре, а нас все еще восемь!
— Ты как? — спросила Арма Кая, который сидел, прижавшись к стене. Накладывать тугую повязку не пришлось, и Эша и Илалиджа ощупали огромный кровоподтек на груди зеленоглазого и уверили Арму, что не только перелома нет, но даже и трещины.
— Вглубь пустотная мазь пошла, вглубь, — удовлетворенно добавила Илалиджа, а Эша так и вовсе добавил, что у обычного мирянина от такого удара не только ребра бы переломались, но и сердце из спины выскочило, и на будущее он уже знает, как они будут штурмовать ворота Храма Двенадцати Престолов — подхватят зеленоглазого поперек туловища и будут долбить его головой укрепление, как тараном.
— Не будет там никаких ворот, — сказал Кай. — А вот колонн будет много. Стоит Храм на множестве колонн, каждая из которых принесена двенадцатью из самых главных храмов со всех концов этого мира и из других миров.
— Из других миров? — скривилась в темноте Теша. — Если другие миры лепятся так же, как твой Харкис, зеленоглазый, то за колоннами далеко ходить не надо было.
— Ладно, — оборвал разговор Тарп, которому любые упоминания Харкиса словно жгли грудь. — Хватит об этом. Спать всем. Я первым несу дозор. Что-то мне подсказывает, что дальше будет труднее.
— Ставлю собственный кинжал, что я пройду дальше всех! — хихикнул Эша.
— Да что твой кинжал? — недовольно пробурчал Шалигай, позвякивая золотыми монетами. — Я, конечно, не знаю, как ты выпрямил козьи рога для его рукояти и ножен, но цена ему гиенская чешуйка.
— Это ты зря, однорукий, — обиженно засопел Эша. — Не хотел бы я пугать тебя, но с моим кинжалом в нашей компании могут сравниться только мечи Кая и Армы. Даже меч Вериджи и копье Тиджи никуда не годятся. А уж лук Илалиджи без ее магических стрел — вовсе пустышка.
— Лучник славен рукой и глазом, — отозвалась Илалиджа. — А не стрелами. Ничего, выйдем к Анде, вернутся мои стрелки. Тул с собой, и пальцем щелкать не придется.
— А вот посмотрим, посмотрим! — задребезжал хохотком Эша.
— Спать! — повысил голос Тарп.
Арма присела рядом с Каем, прижалась к его плечу и облегченно вздохнула, когда он нашел ее ладонь и накрыл своею.
— Немного осталось, — прошептал чуть слышно, и именно в это мгновение она вспомнила, что будет должна сказать ему в Храме Двенадцати Престолов. Вспомнила слова, которые затверживала всю свою жизнь. Которые помнила уже девчонкой, когда Кай вместе с суровой красавицей Каттими явился в ее дом, чтобы убить ее мать. Или, как оказалось, дать возможность ей самой убить себя. Не эти ли слова отчеканили в ее памяти и самого зеленоглазого? С его холодным взглядом, тепло в котором находилось так глубоко, что нужно было нырять, не рассчитывая всплыть на поверхность. Как же так случилось, что она засыпала и просыпалась с его именем на устах столько лет? Может быть, он околдовал ее? Околдовал еще тогда, когда смотрел, как Каттими украшает ее детское тело защитным узором, а она прикусывает губу и терпит, терпит, терпит боль?