Пепел феникса
Шрифт:
– На такие злодеяния – да, умные и хитрые. А Косоруков не только глуп, но еще и простодушен. Уж поверьте, я бы скорее заподозрил в преступлении графиню Пичужкину, чем его. Нет, не годится.
– А может, он не из нашего города вовсе? – вдруг подумалось Андрею Васильевичу. – От нас до N-ска всего-то десять верст!
– Из N-ска, говорите? – барон погладил аккуратную бородку. – Не думаю. Больно хлопотно, да и по дороге можно попасться кому-нибудь на глаза. Это кто-то из своих, Андрей Васильевич, и наш с вами долг – найти негодяя.
При слове «долг» Андрей Васильевич расправил плечи и втянул живот. До чего ж приятно
– Поймаем, барон, непременно поймаем! – заверил он и затянулся сигарой.
Когда из тускло освещенного нутра маршрутки повалил народ, Громов опустил забрало шлема. Не то чтобы он боялся быть узнанным, просто сработал какой-то шпионский рефлекс. Следить за Анютой и малолетним Мэрлином Мэнсоном, который повсюду за ней таскался этим вечером, было несложно. Единственный момент, заставивший его поволноваться, случился у городской больницы. Поди узнай, каким из трех выходов они надумают воспользоваться. Но Громову повезло: вышли через ту же дверь, что и заходили. И вот теперь они здесь.
Мэрлин Мэнсон выбрался из маршрутки первым, помог выйти Анюте, зябко поежился и поднял ворот кожаного плаща. Вот ведь придурок – в такую сволочную погоду таскается в такой хлипкой одежке. Молодым лишь бы порисоваться, особенно вот таким, нестандартным, больным на всю голову. Громов в раздражении поморщился и тут же вспомнил, каким сам был всего каких-то десять лет назад…
…Гроза района, хулиган и потенциальный уголовник. А кем он еще мог быть при его-то собачьей жизни?! Бати нет, маманя пьет, не просыхая. В квартире постоянно какие-то вечно пьяные мужики – бомжеватые, немытые, вонючие. Из еды только водка и, если очень сильно повезет, банка шпротов. А в школе сытые, жизни не видевшие одноклассники, для которых он, Стас Громов, в одежках с чужого плеча, с цыпками на руках, стыренной в магазине пачкой сигарет в одном кармане и потрепанным блокнотом с карандашными набросками – в другом, точно инопланетянин. А еще учителя, которым он как кость в горле.
Его бы, наверное, забили, стерли с лица земли вечным презрением, если бы очень рано, лет, наверное, в десять, Стас не понял, что боятся не только сильных, но и злых. Он стал злым, вот по-настоящему злым, таким, что даже маманькины дружки предпочитали с ним не связываться, обходили стороной, а уличная шпана как-то очень быстро почувствовала его звериную суть, приняла в стаю, сделала вожаком.
Вот только когда Стас оказался на самой вершине той убогой иерархической лестницы, которую инспектор по делам несовершеннолетних называл уличной преступной группировкой, так сразу что-то разладилось в его простой и понятной жизни. Захотелось вдруг не хороших шмоток, красивых телок и дорогого пойла, а чего-то совершенно особенного, такого, что не купишь на украденные или отобранные у тех, сытых и благополучных, деньги. Совершенно особенное жило в одном с ним дворе, ходило в смешном джинсовом комбинезоне, заплетало длиннющую, до самой талии косу, смешно морщило конопатый нос и вздрагивало от брошенных вдогонку злых слов. Стас, как ни старался, а не мог понять, что же в девчонке такого необычного. Мало того, что малолетка, лет на пять моложе его самого, так еще и далеко не красавица. Обычная, никакая, из другого, недоступного мира…
Стас очень хорошо запомнил тот вечер, когда попытался силой вломиться в мир малолетки Анюты Алюшиной. Он вломился и едва не разломал… Уже сжимая тонкие плечи посиневшими от холода руками, впиваясь злым поцелуем в ее мягкие, плотно сжатые губы и пытаясь разглядеть хоть что-нибудь на дне ее испуганно расширенных зрачков, он вдруг понял, что так нельзя, что чудо нельзя взять силой, его либо дают тебе в дар, либо не дают, и тогда уж ломай – не ломай… Мысль эта была такой острой и такой холодной, что Стас почувствовал просто физическую боль. Боль, а еще злость на судьбу, которая одним дает все, а другим ничего, на
Она упала, когда Стас ее оттолкнул, рухнула коленями в подернутую тонким ледком лужу. В тот момент, когда тонко и едва слышно хрустнула ледовая корка, что-то хрустнуло и у него в душе. Он не стал в одночасье хорошим парнем, но твердо усвоил, что для того, чтобы остаться человеком, нужно что-то менять.
Хельга появилась в его жизни как раз в этот переломный момент. Хельга всегда чувствовала, когда достучаться до человеческой сути проще всего, такой уж у нее дар. Это была странная встреча. В темной подворотне, излюбленном месте обитания зверей в человеческом обличье, перед ним, тогда еще только наполовину человеком, стояла всего лишь еще одна глупая богатенькая тетка. Он не собирался ее пугать, он просто вежливо попросил у нее денег. А она так же вежливо и совершенно спокойно ответила, что даст Стасу денег лишь в том случае, если он согласится составить ей компанию. И он дал согласие! Сам удивлялся тому, что творит, жадно принюхивался к аромату ладана и лилий, исходящему от незнакомки, поддерживал ее под локоток на обледеневшей дорожке и на каком-то глубинном уровне понимал, что вот оно – начало его новой жизни.
Интуиция или звериное чутье Стаса не подвели. Они стояли у ворот заброшенного кладбища, под пронзительным ветром и полной луной, когда Хельга – к тому времени он уже знал, как ее зовут, и почти все рассказал ей о своей непутевой жизни – вдруг сказала:
– Мой мальчик, тебе нужно меняться, расти над собой.
Стас уже хотел было ответить, что и сам об этом подумывал и даже собирался поступить в ПТУ, но она его опередила, рукой, затянутой в замшевую перчатку, потрепала по щеке, улыбнулась одновременно грустно и ласково, а потом сказала:
– Мы еще встретимся и все обсудим. Обещаю.
Стас ей тогда не поверил. Какое дело этой необыкновенной женщине до его проблем?! Вежливая отговорка, не более того. И когда в его замерзшую ладонь легла тысячная купюра, он лишь равнодушно пожал плечами, сунул деньги в карман куртки и, повинуясь вдруг проснувшемуся любопытству, спросил:
– А зачем вам на кладбище?
– Хочу повидаться со старым другом.
Хельга помахала рукой кому-то за его плечом, а Стас подумал, что для встречи с друзьями можно было бы найти место повеселее. Он бы, наверное, даже озвучил свою мысль, но в это время позади послышался приглушенный до сиплого свиста голос:
– Я уже начал волноваться, что с вами что-нибудь случилось.
Следуя все тому же звериному инстинкту, Стас резко обернулся и лицом к лицу столкнулся с невысоким, совершенно неприметным с виду мужичком. Впрочем, отчего же неприметным?! Такие по-рыбьи стылые глаза еще поищи, а как найдешь, попробуй забудь. Незнакомец скользнул по Стасу равнодушным взглядом и с обожанием уставился на Хельгу.
– Все в порядке, Алекс. Этот милый юноша был так любезен, что не отказался проводить меня до места. – Хельга бросила быстрый взгляд сначала на полную луну, потом на Стаса, сказала с ободряющей улыбкой: – Я найду тебя, мой мальчик, а сейчас мне пора.
Он стоял, глядя вслед двум растворяющимся в темноте фигурам, и думал о том, как было бы здорово, если бы Хельга его не обманула, если бы действительно нашла и рассказала, как это – расти над собой.
Она нашла. С момента их встречи прошло больше трех месяцев, и Стас уже давно перестал надеяться. Напоминанием о Хельге был лишь карандашный набросок в блокноте, который он сделал сразу же по возвращении с кладбища. Время от времени Громов всматривался в ускользающие, почти забытые черты и понимал, что чудеса случаются лишь в мире благополучных людей, а в его мире потолком для внутреннего роста остается поступление в ПТУ. Кстати, поступил он не в ПТУ, а в техникум. Сам, безо всякого блата, просто взялся за ум и за учебники. Это оказалось просто, наверное, оттого, что учеба всегда давалась ему легко.