Пепел и алмаз
Шрифт:
— На меня?
— Анджей обещал составить нам компанию…
— Я его не удерживал.
— У вас, кажется, были какие-то дела. Но хватит об этом. Не будем говорить об отсутствующих. Расскажите лучше что-нибудь о себе.
— Из какой области?
— Из какой хотите.
— Кто вон тот молодой человек, который сидит с вами за одним столиком?
— Фред Тележинский.
— Это мне ничего не говорит.
— Граф.
— И все?
— Боже мой, по-моему, в наше время это уже очень много.
— Он кузен той девушки
— Кристины Розбицкой?
— Ее фамилия Розбицкая?
— А вы не знали? Но, простите, вы, кажется, хотели рассказать мне что-нибудь о себе.
— А разве я этого не делаю?
— В самом деле?
— Конечно.
— В таком случае боюсь, что вы, к сожалению, были правы.
— Когда?
— Когда говорили, что вы плохо воспитаны.
— Вот видите! Значит, кузен?
— Какой вы скучный! Вы пригласили меня танцевать, чтобы получить информацию о родственных связях Тележинского?
— Скорее Кристины Розбицкой.
— Тогда вы обратились не по адресу.
— Ничего не поделаешь. Вы на меня сердитесь?
— Я хочу задать вам один вопрос.
— Слушаю.
— Вы много выпили?
— Много. Но это не имеет значения.
— Нет? Жаль.
— Почему?
— Тогда я могла бы приписать ваше поведение действию алкоголя и не должна была бы прерывать танца.
— Вы хотите вернуться на свое место?
— Да. И немедленно. Можете меня не провожать.
— Хорошо.
— Итак?
— Очень приятное танго, не правда ли?
— Кажется, я достаточно ясно…
— Может, вы все-таки представите меня своим знакомым?
Молодой врач Дроздовский, после поражения варшавского восстания работавший в местной больнице, со снисходительной улыбкой слушал излияния адвоката Краевского.
— Нет, дорогой пан адвокат, — не выдержал он наконец, — все это, конечно, звучит очень красиво, но я на эту демагогию больше не клюну.
Краевский возмутился.
— Демагогию? Что за выражение! По-моему, оно здесь совсем неуместно.
— А по-моему, очень даже уместно. Вот вы говорите: Лондон, англосаксонский мир, Запад, христианская цивилизация, защита демократии…
— Где же тут, по-вашему, демагогия? Это вечные, незыблемые истины.
— Слова, слова, дорогой пан адвокат. Кучу таких же истин изрекут вам на Востоке.
— Нет, простите, совсем не таких. В том-то все и дело.
— Но там они тоже преподносятся как вечные и незыблемые.
— И все-таки должна же быть на свете справедливость.
— Какая еще справедливость! Уж не собираетесь ли вы искать правду в этом балагане? К чему вам это?
— Дорогой мой, человек должен во что-то верить.
— Все это вздор. И тоже пустые слова. Должен! А почему, собственно, должен? Я предпочитаю смотреть на вещи трезво. И так я уже несколько раз свалял дурака — поверил в так называемую высшую справедливость. Но теперь сыт по горло. Хватит с меня,
Крашеная блондинка не сводила огромных, с поволокой глаз с красавца доктора. Его крупная, круглая голова в черном шлеме блестящих волос, смуглое лицо с массивным подбородком, густо поросшие волосами руки — все это в ее разыгравшемся, разгоряченном вином воображении делало его идеалом современного мужчины. И каждое сказанное им слово, звук голоса только усиливали производимое его внешностью впечатление.
Остальное общество, окружив мило щебечущую Ганку Левицкую, не интересовалось их разговором. У Краевского был утомленный вид. Сняв очки в толстой роговой оправе, он медленно протирал их носовым платком, глядя прямо перед собой тусклыми близорукими глазами навыкате.
Дроздовский посмотрел на него с нескрываемой жалостью.
— Так-то, дорогой пан адвокат. Это надо ясно себе представлять. Война убила веру в высокие идеалы. Слишком много мы видели. Шулеры и обманщики раскрыли свои карты. Теперь нас не проведешь.
Адвокат продолжал протирать очки.
— Что же, по-вашему, в таком случае остается делать?
— Очень много, пан адвокат. Жить.
— Ах, вот что! Полнота жизни, динамизм. Опять `elan vital [4] ?
4
Наслаждение жизнью? (фр.)
— При чем тут `elan vital? Разве нельзя обойтись без этих формул, эпитетов и красивых фраз. Просто жить, без всякой определенной цели.
— Но все-таки?
— Ну, если вам так хочется, само отрицание цели — уже цель.
— Браво! Прекрасно сказано! — воскликнула блондинка.
Адвокат продолжал протирать очки.
— А я вам скажу, что это такое.
Он стукнул пальцем по столу.
— Нигилизм? — засмеялся доктор.
— Хуже. Смерть. Да, да, не смейтесь, пожалуйста. Это даже не болезнь уже, а смерть.
— Но, пан адвокат…— хотела возразить блондинка.
Краевский нетерпеливо передернул плечами.
— Смерть, смерть, — с ударением повторил он и всем телом навалился на стол, словно подкрепляя этим справедливость и незыблемость своего приговора.
Но на Дроздовского его слова не произвели никакого впечатления.
— Мне очень жаль, пан адвокат, но я отнюдь не чувствую себя мертвецом. Просто я хочу сохранить трезвость суждений и не смотреть на мир через розовые очки. Жизнь надо принимать такой, какова она есть. И делать для себя из этого определенные выводы.