Пепел и крылья
Шрифт:
Тьма чёрными слезами вытекает из глаз ребёнка, разделяя круглое белое, как фарфор, личико на три части.
– Никогда не увижу… – тихо шепчет девочка.
По стенам и полу расползаются чёрные узоры. Весь дом покрывает текучая вязь стеблей и бутонов. Крышка шкатулки откидывается, и вновь звучит Песнь Чёрного Цветка…
Глава 4
Пожиратель
День клонился к закату. Вэл Стурион насвистывал незатейливую мелодию, выравнивая ряды фруктов на прилавке и подкладывая новые плоды из уже опустевших корзин на место только что проданных. Он любил, когда все товары лежали на своих местах – аккуратные горки лучших даров оазисов пустыни Мэй в любую погоду и время года. Ещё несколько часов, и он соберёт остатки и отправит одного из мальчишек-помощников отнести их пекарю Крому, чтобы утром аббаррцы начали свой день с хрустящих слоек, заварных пирожков с повидлом, ягодных шариков и прочих вкуснейших сладостей. Потом ночной караван привезёт свежие плоды. И ещё затемно Стурион начнёт приёмку товара, а с рассветом вновь откроет лавку для новых и постоянных клиентов.
Бист загляделся на алый бок гладкого как атлас яблока. Вот уже больше семи кварт оборотов он изо дня в день продаёт фрукты и каждое утро, просыпаясь, благодарит Интару за то, что та даёт ему возможность заниматься любимым делом и быть в кругу семьи.
Боги наградили его прекрасной женой, которая прошла вместе с ним практически весь жизненный путь. Ему до сих пор кажется, что она просто отлучилась в лавку торговца пряностями, чтобы к завтраку заварить великолепную лимру, такую бодрящую и насыщенную, которую никому не удалось повторить. А может нежная Лурия щебечет на Мозаичной площади с подругами, обсуждая новую наложницу Орму…
Пять оборотов Орта без неё. Пять лет светлой грусти. Вэлла Лурия – его самая большая награда и любовь. Она и сейчас была с ним: тремя сыновьями и дочерью, двумя квартами внуков, лёгким северным ветерком. Всегда рядом, незримо. И однажды, когда придёт время, он уйдёт вслед за ней. К ней. А пока Стурион жил в лучшем городе мира, окружённый друзьями и родными. И каждый день старый бист не мог понять, чем заслужил такое счастье. Да, он знал плохие времена, но кто их не знал? Он не помнил своих родителей. Но сирот всегда хватало, а в пору войны – тем более. Он упорно работал. Но и в этом он не был уникален! Значит, у судьбы есть планы на него, раз она всё ещё балует старика своей благосклонностью. Ведь, кроме добрых дел, случались в его жизни серые, как сумрак, времена. Он поддавался страстям, впадал в ярость и совершал поступки, далёкие от света, хоть и казались они в ту пору единственно верными. Малым злом на пути к большему добру.
Выложив пирамидку яблок, торговец принялся за круглые тёмно-синие чавуки из восточного оазиса Азур. Чёрные низкорослые деревья, почти кустики, чавуки, практически лишённые листвы, почти весь оборот были усыпаны плодами и цветами. Лишь месяц в году чавуки спал, и голые чёрные ветви превращали оазис в колючую потрёпанную щётку. Но стоило народиться новой луне, как сады вновь оживали: на угольных мёртвых ветках распускались голубые бутоны, и Азур тонул в сладком аромате цветов. Ветерок срывал с кустиков и поднимал в воздух миллионы голубых лепестков, по форме напоминавших сердечки. И казалось, что само небо осыпается к ногам путников, решивших посетить Азур – Небесный оазис. Его цветение было гимном жизни, надеждой на то, что смерть – это всего лишь этап, за которым вновь наступает возрождение и рассвет.
Каждый день караваны выходили из Азура и отправлялись с плодами чавуки в Аббарр. Они шли ночью, чтобы прохлада пустыни сохранила плоды свежими. И каждое утро Вэл Стурион выкладывал сочные фрукты на свой прилавок.
От воспоминаний и почти медитативного упорядочивания плодов – занятий, радующих душу биста, как не что иное, – его отвлёк шум. Посмотрев вверх по улице, он увидел, как какая-то девица, потрёпанная и еле стоящая на ногах, запнулась, опрокинула корзину у лавки Вэл Ситригарды и, пошатнувшись, упала рядом. Стурион присмотрелся: светлые волосы и торчащие длинные уши заставили сердце старого биста ёкнуть.
– Ашри! – охнул торговец и поспешил к элвинг, лежавшей без сознания.
На бегу он окрикнул Зурри:
– Эй, малыш Азуррит, скорее беги к Вэлле Уне! Кажется, наша общая подруга опять нашла приключения на своё явно недокормленное мягкое место!
Маленький синий бист бежал по улицам Аббарра. Уши хлопали на ветру, большой плоский нос то и дело шумно втягивал и выпускал воздух, а удлинённый яркий жилет развевался, словно крылья радужной птицы.
Ловко лавируя между потоками пеших тхару и повозок, то и дело ныряя под брюхо гваров, перепрыгивая по крышам льнущих друг к другу домов и скатываясь по трубам и колоннам, Зурри оказался у крыльца приюта менее, чем через кварту часа.
Бистеныш вкатился в холл, чуть не сбив близнецов аллати, стоявших у самого входа. Сестрички Ньюр и Мьюр, наряжённые в чистые новые платьица, фыркнули и схватились за блестящие кулончики, висевшие на шеях.
– Ой! – воскликнула Мьюр, отступая на шаг.
– Ах! – подхватила Ньюр, отпрыгивая в сторону.
– Осторожнее, Зурри, – хором сказали сёстры, сдвинув бровки и прижав кошачьи ушки.
Но индиговый бист не обратил на них ни малейшего внимания. Он даже не вытер ноги о входной коврик, чего с ним прежде никогда не случалось. Азуррит Тирруза Первый и единственный в своём роде кинулся по коридору в сторону кухни, истошно крича и размахивая в воздухе руками:
– Мамауна! Мамауна! Ашри! Умирает! Мамауна!
Гаруна только закончила стирку и, наполнив тазик горой разноцветных детских одёжек, вышла из прачечной с чётким намерением пойти на маленький задний двор и развесить бельё на верёвках, натянутых точно паутина. Лучшее время выбрать было сложно: дворик был излюбленным местом малышей, и лишь ночью сиротским платьицам, штанишкам и сорочкам не грозила опасность оказаться испачканными в песке и траве, даже не будучи надетыми.
Но стоило Гаруне сделать пару шагов, как в неё на ошеломляющей скорости врезалась синяя комета. Тазик выскочил из рук. Мокрые штанишки и распашонки взметнулись в воздух. Уна покачнулась и уселась на пол, удивлённо распахнув и без того немаленькие тёмные глаза.