Пепел и роса
Шрифт:
Она склонилась к моему уху.
— Он не ночевал сегодня.
Загулял? Наш праведный столп общества пошел вразнос?
— Возможно, его задержали дела службы? — состроила я пафосную мордочку. — Его должность и влияние требуют вникать во все-все государственные дела.
— Полагаете? — она просияла. — Конечно, а то я тут… Он же собрал бумаги и выехал, только не в своем экипаже, вот я и переживала. В кабинете до сих пор беспорядок.
— Конечно-конечно. — где же у нас такие интересные женщины, которые без бумаг не принимают?
К
С утра мы в дверях Усадьбы столкнулись с Тюхтяевым.
— Какими судьбами, Ксения Александровна? — просиял он всеми щетинками.
— Я не застала вчера Николая Владимировича, а очень хотела увидеть. Полагаю, что даже в Министерстве внутренних дел совещания не длятся трое суток.
В лице чиновника появилась озабоченность.
— Странно, я сам читал его записку, что он останется дома.
Синхронно повернулись к тяжелым резным дверям, переглянулись и статский советник пропустил меня вперед.
— Их Сиятельства сегодня не принимают. — отчеканил лакей.
— Любезный, это же я. — ошарашенно уставилась на всегда приветливого слугу.
— Не велено принимать никого.
Это что-то новенькое. Чума у них тут или эпидемия самого ядреного сифилиса?
— Хорошо, а в дамскую комнату я могу попасть? И горничную позови. — и двинулась не глядя вперед. Еще год назад не умела так, а сейчас ношу себя по волнам классового неравенства.
Сусанна опустив глаза стояла передо мной в тесной уборной.
— Милочка, у меня чулок сбился. Помоги.
Девушка удивленно бросила взгляд на идеально натянутый шелк, приняла монетку, и шепотом ответила на немой вопрос.
— Их Сиятельство не возвращался, Ее Сиятельство заперлись у себя.
Гордо проследовала мимо лакея, оперлась на локоть Тюхтяева и покинула враз переставший быть гостеприимным бело-желтый дом.
Уже становилось жутковато. Предчувствия большой беды пока не было, но и легкости на душе тоже. И страшное, холодящее чувство одиночества.
— Михаил Борисович, — я нежно уставилась в два замерзших торфяных озера. — а не прогуляться ли нам?
— Что-то произошло? — озабочено переспросил он, когда отказавшись от извозчика мы двинулись в долгий пеший путь. Пять километров вдоль набережной Фонтанки.
— Не знаю пока, Михаил Борисович. — Я покосилась на задумчиво-серое небо. — Вы не спешите?
— Всегда к Вашим услугам.
Вот интересно, это простая галантность, или все же что-то там в июне такое было? Иногда меня даже задевает эта ситуация — с графом он обсудил аж целое предложение, а со мной дальше невнятного флирта не двинулся. Я, конечно, понимаю, что здесь не приняты стремительные романы и знакомство наутро после секса — дурной тон, а уж мои отношения с Фохтом как-то на эталон вовсе не тянут, но недосказанность иногда напрягает. Может уже разочаровался в перспективах, и мы сможем просто дружить без дополнительных обременений? Мне таких отношений тут не хватает, но не спрашивать же
— Я бы прогулялась, покуда погода позволяет.
Не поверил, а зря — уже пора бы перестать меня недооценивать.
— Михаил Борисович, у Вас же с Его Сиятельством сложились не только профессиональные, но и по-человечески теплые отношения, я правильно понимаю? — произнесла я, когда прелести города и погоды уже обсудили. А хорошо гулять вот так — прогулочным шагом, словно родилась в этих каменных лабиринтах. Еще бы повод был безобидный.
— Да, я имею честь называть его другом. — даже с некоторой гордостью произносит.
— Тогда, возможно, Вы в курсе, куда бы он мог запропасть на три дня?
Судя по глазам — не в курсе.
— Понимаете, вариантов-то не очень много. Единственная известная мне столь затянувшаяся его поездка состоялась летом, как раз, когда Вы изволили гостить в моем доме. — смущенная улыбка. — И тогда для подобного имелись предпосылки.
Некоторое время, минут десять мы резво шагали по набережной в молчании. Мой спутник настолько увлекся размышлениями, что я едва успевала за его шагом.
— О, простите. — он словно опомнился, когда я споткнулась и чуть было не растянулась на брусчатке. — Возможно, все же стоит взять извозчика?
— Ну уж нет, остались пустяки, не более трех верст. — сквозь зубы протянула я.
И выдюжила я их на одном упрямстве и честолюбии. А ботинки что, новые купим.
— Вы что-то знаете? — он начал подбираться все ближе.
— Я очень сомневаюсь, что его охватил порыв дикой страсти к таинственной, неизвестной всем женщине, заставивший забыть о службе, доме и элементарной осторожности.
— Да, это маловероятно. — согласился он.
Лично я не уверена в кристальной семейной верности господина Татищева, но уж сделать так, чтобы все сохраняли лицо, он точно бы смог. Да и уходить с бумагами, оставив бардак в кабинете — не в его стиле. Обыскивать я не пошла только потому, что не знаю, какие бумаги он вообще мог хранить.
— Вы же работаете некоторым образом вместе. По службе появились какие-то проблемы? — начала я пытать профессионального следователя. Наивно, но попытаться нужно.
— Поклясться не могу, но мне такие неизвестны. — он осторожно обвел меня вокруг лужи.
Снова тишина и томительные размышления, несколько раз прерванные церемонными поклонами с останавливающимися экипажами, чьи пассажиры спешили выразить свое почтение и не всегда скрытое любопытство. Тюхтяев иногда представлял меня не пойми кому, я улыбалась, ловила ответные улыбки и немые вопросы — все же променады не обремененных церковными узами пар здесь повод для сплетен, а мы за час уже нарисовались, как могли. А уж учитывая, как променадом прошлись перед фасадом здания на набережной Фонтанки, 57, эти разговоры еще долго будут ему аукаться. Ну и ладно, если что, граф отмажет, а если отмазывать станет некому, то обо мне и не вспомнят. Странно, но некоторые встречи происходили куда менее чопорно, и там меня уже не представляли.