Пепел и роса
Шрифт:
— А тот случай на Заливе? — не любила я о том вспоминать, право слово.
— Полагаю, что последствий не имел. В этом заинтересовано сразу много влиятельных лиц, так что…
Он отвлекся от своих умозаключений и посмотрел на меня куда как более пытливо, чем в любой из моментов нашего знакомства.
— Вы считаете, что ситуация Николая Владимировича имеет отношение к Вашим изысканиям? — он испытующе уставился на меня.
— Разве что по случайному совпадению. — помялась, но доверять все равно придется только ему. — Здесь есть еще одно обстоятельство.
И
— Не знаю, возможно, Их Сиятельство скрывал это от всех, включая Вас, но сейчас чрезвычайная ситуация, верно?
— Уж куда как серьезнее. — и смотрит пытливо.
Посовещалась с внутренним голосом.
— И Вы в случае чего постараетесь защитить честь графа?
— Даю слово. — всерьез обещает. Интересно все же, как у них тот разговор с графом происходил?
— Тогда нам лучше продолжить этот разговор в более уединенном месте.
Тюхтяев с изумлением посмотрел на меня и прибавил шаг. Я уже давно рассмотрела свой поворот, до него оставался почти километр, так мы преодолели это расстояние минут за десять, и практически влетели в дом с первыми каплями дождя. Рассмеялись, потому что по переулку практически бежали.
Устроила его в библиотеке. Попросила полчаса времени и бухнулась в ванну — ноги отказывались признавать наше знакомство и лишь массаж примирил их неизбежное единство с этой буйной головой.
Переоделась в домашнее, и пошла на сложный разговор. В конце концов, что мои неудобства на фоне грядущих семейных неприятностей.
Тюхтяев терпеливо ждал меня у глобуса. Если глубоко вдохнуть и не выпускать воздух из легких, то не так уж и страшно.
— В конце февраля Николай Владимирович пригласил меня развлечь своих гостей…
Я подробно пересказывала события той уже далекой ночи, давая ремарками свои впечатления и сомнения. Словно метроном, шевелились пальцы моего собеседника, отмеряя столбик непонятных значков на обрывке нот. Потом незаметно перебрался за стол, и я решила послать Устю в лавку за парой пачек бумаги — моих запасов может и не хватить этому бородатому принтеру.
Тюхтяева за работой со стороны я видела в первый раз. Он воодушевленно раскладывал листы и записочки в одному ему ведомую мозаику на столе, объединял их в группы, бормотал что-то себе под нос. Я уткнулась в скрещенные руки и даже не пыталась вмешиваться — ведь чуть-чуть сдвинь элементы — и картинка рухнет.
— Так что, Вы говорите, происходило на той вечеринке?
— В том-то и дело, что ничего особенного. Месье Луи-Огюст капризничал, но с удовольствием играл, американец брюзжал, сеньор Карло рассказывал мне об Италии и после нескольких проигрышей забросил карты.
— А господин Канкрин?
— Вообще не проявлял себя. Играл, пил, но немного.
— Кто привез Радолина?
— Граф Репин. Но они пробыли совсем недолго, мне еще показалось, что их визит был только для того, чтобы все увидели друг друга.
— Кто-то из гостей обменивался чем-то?
— Чтобы напоказ — не было такого. Я потом долго анализировала, не было ли тайного смысла в проигрышах и выигрышах, но
Стемнело так, что пришлось зажечь лампы. Урчание в животе явственно намекало на ужин или его хоть какое подобие, но мой спутник был погружен в дипломатические интриги.
— Жаль, Вы сразу не рассказали все это… — проговорил он, когда я подошла поближе. Машинально прижал мою ладошку к щеке и углубился в перипетии международных отношений. Писал он с помощью шифра, который оказалось довольно таки непросто разгадать.
Пришлось подавать ужин прямо в кабинет. Думаю, если бы мне пришел в голову каприз подложить ему в жаркое живую лягушку — она бы прошла незамеченной.
К часу ночи мой гость только вошел в раж, заставив меня по пятому разу пересказать все, что происходило.
— И это все? — веки чуть покраснели, но взор цепок и пронзителен. Сюртук свисал с соседнего стула, волосы взъерошены — забавный.
— Относительно вечеринки — да. Остальное я могу считать только домыслами.
— Остальное? — он нахохлился поверх бумаг.
Я обреченно перевернула карту мира в раме с подложкой из пробкового дерева, которую приноровилась использовать в качестве доски и начала пришпиливать записки.
— 26 февраля состоялась та самая встреча. В ночь на первое марта возле дома графа был убит человек. Судя по следам вокруг трупа, он долго присматривал за Усадьбой. Возможно, это был грабитель, но не обязательно. Причем убили его так же, как и ранили потом Вас — ударом ножа. А за моим домом с 28 февраля и практически до Вашего ранения велась слежка. Вот из этого окна — показала ему на заветный пост. Но наблюдали Ваши сотрудники, так что я не думаю…
Могла бы выпустить щупальца, пройтись голышом по Невскому или вознестись живьем — удивления было бы меньше.
— А теперь Вы мне все рассказали? — сипло спросил Тюхтяев, расстегивая воротник рубашки.
— Теперь все. Вот вообще все. — за малым исключением, но оно точно к делу не относится. А с учетом одного ночного визитера будет уже два исключения, но оба Тюхтяева не касаются.
Он подошел к окну и внимательно изучил дом напротив.
— Там теперь семья живет. Милейшие люди — муж служит в Адмиралтействе, жена возится с детьми. — информировала я его из-за плеча.
Постоял, подумал, обернулся ко мне.
— Ксения Александровна, а почему Вы решили, что слежку ведут наши сотрудники? — вкрадчиво спросил он, держа меня за руки.
Интересный вопрос, верно?
— Мы подружились. Я их жалела и подкармливала. И как-то оно само выяснилось.
Говорить только правду. Но не всю. Пусть хоть каленым железом пытает — не ходил ко мне по ночам никто.
— Подружились? — да у него эти глубоко посаженые глаза скоро как у рака будут.
— Не знаю, как Вы, Михаил Борисович, а я привыкаю к людям. Мальчики день за днем сидят напротив моих окон, голодают. Естественно, мне кусок в горло не лез, когда я о этом думала. Ну и стала им к обеду немножко еды отправлять.