Пепел крестьянской Души
Шрифт:
Оказавшись на краю большого селения, Василий заметил играющих на полянке у дома ребятишек и подъехал к ним. «Пацаны, не подскажите, где Пироженко Фёдор живёт?» – спросил он. «Тот, что красный командир? Бачим, конечно. В самом конце улицы, третья справа их хата. Но его сейчас дома нема. Он в город враз подался. И мамку с сестрой с собой забрал», – ответил конопатый мальчишка. «Насовсем уехал?» – почти выкрикнул Василий. «А кто его бачит? Может, и насовсим. Да ты, дядька, поезжай на тот край. Там рядом с его хатой родня ихняя живёт. Она тебе обо всём и прокалякает», – ответил чумазый пацан и ватага потеряла всякий интерес к чужаку. Ещё не отойдя от растерянности, Василий дёрнул поводья и поехал вдоль улицы. Отыскав небольшую избушку семьи Пироженко, он в нерешительности остановился. «Кого бачите?» – услышал он глухой голос. «Пироженко Федю. Я его однополчанином по царской армии был», – немного растерялся Василий. «Опоздал ты трошки. Федька три дня назад уехал в город и всю семью забрал. Он теперь большой у новой власти командир! Большевик настоящий!» – сообщил усатый мужик, вышедший из-за ворот соседнего домишки. «А вы кем ему будете?» – спросил по инерции Василий. «Дядя. Я женат на родной сестре его матери – Ефросинье», – ответил мужчина. «Он рассказывал, что в его семье ещё и сестра была. Она-то в Покровке живёт?» – схитрил Василий, чтобы побольше
Домой Василий вернулся к обеду. Расседлал взмыленного Воронко, отвёл его за огород, надел путы и отпустил щипать молодой визиль. «Видно не судьба с этой девушкой быть вместе. Как теперь своё сердце успокоить? Мысли о ней ни минуты не дают мне продыху. Может, и вправду осенью заслать сватов к Варвариным родителям?» – метался в раздумьях молодой мужчина. Заметив хмурого сына, Евдокия Матвеевна тихо подошла к нему и спросила: «Ты какой-то в последнее время нетакой стал. Может, случилось что-то нехорошее, а ты не хочешь рассказывать нам?». «Не беспокойся зря, маманя. У меня всё в порядке. Просто настроение неважное», – попробовал успокоить Василий её. Но материнское сердце не обманешь. Хоть и не стала она больше расспрашивать сына, а уголёк беспокойства и тревоги в душе застрял.
Уборка урожая шла полным ходом, когда всех глав семейств села пригласили в волостной совет и объявили им о начале продовольственных развёрсток. Речь держал незнакомый сельчанам молодой мужчина в кожаной куртке и с наганом на боку. Он пространно рассказал им о бедственном положении страны в части продовольственного обеспечении и призвал крестьян к неукоснительному исполнению доведённого до волости задания. В завершении своей речи приезжий сказал: «Всяк, кто будет уклоняться от выполнения продразвёрсток, саботировать их или укрывать от изъятия зерно, будет наказываться советской властью по всей строгости закона». «А если нынешнего урожая на свою семью не хватает – как быть?» – спросил кто-то из крестьян. «Тогда за него пусть сдадут те, у кого зерно в излишках и находится в скирдах с прошлых лет», – ответил чужак. «Да, у нас такого почти не осталось. Колчаковцы тоже наш хлебушек любили», – послышался весёлый голос. «Хорошо будете искать – найдёте. А чтобы не вздумали с властью в прятки играть, к вам скоро продотряд прибудет. Он вас научит новую власть любить», – ответил мужчина в кожаной куртке. «А что мы за свой хлебушек получим? Раньше-то нам за него различные хозяйственные товары давали, плуги, бороны и жернова», – спросил Аверин Емельян. «Советская власть не может вас пока отоварить всем этим, так как заводы и фабрики не работают, а рабочие воюют с разными контриками. Поэтому рассчитываться с вами будем позже, а сейчас только самым необходимым – солью, сахаром, керосином и прочей мелочёвкой», – ответил чужак и добавил: «За выполнение продовольственного налога в первую очередь будет отвечать волостная власть. Если она пойдёт на поводу жителей села, то мы её в один момент поменяем». Со схода мужики возвращались в подавленном настроении. «И так урожай ноне плохой, так ещё продовольственный налог какой-то выдумали. Как его выполнять, если в амбаре мышь удавилась?» – ворчал Сидоров Митрофан Гордеевич, почтенный старец и вдовец. «Да и мы остатки прошлогоднего запаса ещё зимой с сыном обмолотили, а три скирды казаки осенью спалили», – задумчиво высказался в унисон Иван Васильевич. «Да, мужики, большаки с белыми за власть дерутся, а мы их кормить должны. Не по-божески это», – поддакнул Долгих Лазарь Ильич.
Придя домой, Иван Васильевич сел в кути на табурет и, низко опустив голову, подумал: «Видно веки веков не жить нам хорошо. Раньше хоть в центральной Рассей зажимали крестьян, а ныне и до Сибири добрались. Какой год уже нас обкрадывают все кому не лень». «Ты чо, тятя, такой хмурый? Случилось что?» – подсел рядом Василий. «Случилось. Советская власть без хлебушка нас решила оставить. Голодом хочет выморить, а земли себе оставить. Сегодня на сходе нам раздали бумажки, в которых сказано, кто и сколько обязан сдать зерна. Да ещё и на станцию сами должны отвести. Ты грамотный, на, посмотри, что в ней написано», – ответил Иван Васильевич и протянул сыну бумажку. Василий развернул листок и стал читать: «На основании постановления Тюменского губисполкома советов и коллегии губпродкома о развёрстке хлебофуража и маслосемян, вашему хозяйству подлежит сдать – 1000 пудов зерна, в том числе 300 пищевого и 100 пудов сена. Расчёт произведён по числящейся за вами посевной площади. Срок сдачи до 15 декабря 1920 года. В случае невыполнения задания к вам будут применены самые строгие меры. Председатель Ишимского исполкома И.Я. Кузьмин, товарищ председателя Д.И. Горностаев, член А.В. Симонов». «Сколько пудов мы обязаны сдать? Тысячу?! Да мы всего, дай Бог, намолотим пять сотен! Они что – с ума посходили?!» – встрепенулся Иван Васильевич. «Они, тятя, берут в расчёт всю пахотную площадь, которая числится за нами, а не ту, которую нам удалось весной засеять», – пояснил Василий. «А где мы могли взять семена на остальную площадь. Колчаковцы амбар под метёлку вычистили! Хорошо ещё в скирдах не обмолоченный остался, а то бы мы эту зиму не перезимовали. Режут! Без ножа режут нас большаки!» – возмущался старший Губин. «Может, зря переживаешь так. Обмолот закончится и отстанут от нас коммунисты?» – хотел успокоить отца Василий. «Эти варнаки не отстанут! Подожди, они ещё какой-нибудь, налог придумают!» – не успокаивался Иван Васильевич. «Может, у Чикиревых попросить в долг, чтобы рассчитаться?» – предложил Василий. «А чем ты им будешь отдавать? Семян-то и на будущий год не останется. Да и их этот налог не обойдёт стороной», – ответил раздражённо старший Губин. «Ладно, тятя, давай сейчас не будем горячку пороть, может, снизят нам налог, если мы докажем в волсовете, какие площади ноне засеяны. А что урожай в этом году никудышний, так об этом все знают». «Прямо завтра с утра пойду к Суздальцеву. Пусть Иван Данилович задание уменьшает», – решительно заявил Иван Васильевич и немного успокоился.
Но разговора с председателем волсовета не получилось. Узнав с какой целью к нему пожаловал старинный товарищ, Суздальцев замахал руками: «Даже и не проси, Иван. До тебя ко мне уже полсела приходило и все – с такой же просьбой. Ты пойми, снижать задания у меня прав нет. Только в уезде этот вопрос могут решить. А если у меня спросят, то я возражать не буду. На мою семью ведь тоже налог довели», – огорчил отказом Иван Данилович своего товарища. «И что нам делать? Как выполнить задание, которое заранее не выполнимо? Может, сжечь остатки урожая, а самому с семьёй сразу в тюрьму пойти, на казённые харчи?» – спросил Губин старший. «Не дури, Иван. Ты ведь мудрый человек. Поговори с мужиками, соберите делегацию и отправьте её в Ишим в уездный исполком. А чтобы в исполкоме быстро поняли цель её приезда, пусть Василий письмо хорошее с просьбой на бумаге изложит. Он ведь у тебя грамотный», – подсказал Суздальцев. «Ну, ладно, Иван. Спасибо за добрый совет. Я уже сегодня займусь подготовкой и отправкой сельской делегации», – сказал Иван Васильевич и вышел из казённого учреждения.
Делегацию собирали два дня. Сначала определились с кандидатурами, затем долго готовили письмо с просьбой о снижении продналога по зерну, и только на исходе вторых суток Иван Васильевич с облегчением вздохнул. А рано утром следующего дня провожать парламентариев вышло почти всё село, хотя шла уборка урожая и дорог был каждый час сухой погоды. В состав делегации вошли Сеногноев Михаил Николаевич из Малого Сорокине, Аверин Пётр Кузьмич, Долгих Матвей Васильевич, Чечулин Егор Кузьмич из Большого Сорокине и Губин Василий Иванович, как грамотей и автор письма. Рассчитывая на справедливость власти, сорокинцы возлагали на своих земляков большие надежды. Но с самого начала пребывания делегации в уездном городе всё пошло наперекосяк. Добравшись до уездного исполкома советов и попав во внутрь здания, дальше красноармейца с винтовкой они пройти не смогли. Выслушав бородатых мужиков, и поняв, что они прибыли из дальней волости для вручения председателю исполкома советов Ивану Яковлевичу Кузьмину письма с просьбой о снижении продналога, он направил их в другое здание, где размещалась продкомиссия. Но и там с ними обошлись неприветливо. Не представившись и даже не поздоровавшись, какой-то мужчина в очках и с чёрной как смоль шевелюрой брезгливо взял из рук Василия конверт с письмом, повернулся и пошёл по коридору в свою комнату. «Эй, мил человек! Постой-ка. Нам-то, что делать? Ждать ответа или завтра прийти?» – громко спросил Сеногноев Михаил Николаевич. Очкарик остановился на полдороге, повернулся к окликнувшим его и равнодушным голосом ответил: «Долго ждать придётся. Лучше отправляйтесь домой и продолжайте убирать урожай». Не ожидавшие такого к себе отношения, мужики дружно возмутились: «Мы без положительного решения властей домой не поедем!». «Это дело ваше, но вот только на неприятность можете напороться», – ответил очкарик и пошёл дальше.
Переночевав в доме крестьянина, делегация в полном составе в восемь часов утра была уже у здания уездного исполкома и поджидала высокое начальство. Но не дождалась. К зданию подъехала подвода с милиционерами, которые, не вступая в переговоры, приказали им двигаться в сторону тюрьмы.
Опешившие от такого обращения, сорокинцы даже дар речи потеряли. Первым опомнился Василий. «В какую тюрьму вы нас ведёте? За что? Мы приехали в город искать защиты, а нас в каталажку собираются упрятать. Это что за власть такая, которая простому народу слова сказать не даёт?!» – с возмущением высказался он. «Ты говори, говори, да не заговаривайся, куркуль неумытый. Советская власть кровь проливает за нас за рабочих и бедных крестьян, а вы, я смотрю, не очень-то голодаете. Вон как разоделись! Словно на ярмарку приехали. Сюртуки и кафтаны холщовые да сапоги яловые. Вы бы в лаптях походили круглый год, каку меня на родине, тогда посмотрел бы я на вас, какую песню запели», – налетел на Василия один из милиционеров. Почувствовав, что и на сей раз правды не добиться, Василий замолчал. Притихли и остальные члены делегации.
В тюрьме они просидели трое суток, пока, наконец, по ходатайству волсовета и волревкома их не выпустили. Но несмотря на все страдания и унижения, каким делегация подверглась в уездном городе, положительного результата по снижению продналога она так и не выходила. Расстроенные и обозлённые на советскую власть, члены делегации вернулись домой уже под вечер. Все, кроме Василия, который задержался в городе, чтобы попытаться разыскать Пироженко, а через него – Полину, о которой он даже в тюремных застенках не переставал думать. Узнав, что артиллерийский полк находится на окраине города в сторону Петропавловского тракта, он пешком направился туда.
При входе на территорию воинского подразделения Василия остановил красноармеец. «Гражданским лицам в пределы полка вход запрещён», – предупредил он строгим голосом. «А мне бы Пироженко Фёдора повидать», – ответил Василий. «Товарищ командир сейчас проводит на плацу занятия. А кто ты и по какому вопросу к нему?» – справился солдат. «Я его однополчанин по службе в царской армии. Зовут меня Губин Василий. Вот приехал из Большесоро-кинской волости и хотел с ним увидеться», – ответил Василий. «Дзида, доложи товарищу командиру, что на КПП его поджидает гражданин Губин», – крикнул постовой, выглянувшему из дежурного помещения рыжему парню. Тот тут же побежал исполнять указание старшего по званию.
Появления Пироженко на КПП ждать пришлось не меньше часа. Но Василия это не напрягало, так как другого варианта как через Федьку, встретиться с Полиной у него не было. Когда Пироженко оказался рядом, то, как и в прошлый раз, особой радости от встречи у него на лице не было. «Ты зачем пришёл сюда?» – строго спросил он однополчанина. «Слушай, красный командир, ты бы хоть поздоровался сначала. Или стал таким важным начальником, что старых товарищей не признаёшь?» – усмехнулся Василий. «Ну, здорово, а дальше что? Какие у тебя ко мне дела?» – продолжил холодно вести себя Пироженко. «Ах ты, хохол недорезанный! Я его два раза от смерти спасал, а он на меня даже глядеть по-человечески не хочет!» – пронеслось в голове у Василия, а вслух он сказал: «Хочу увидеть твою сестру Полину». У Пироженко даже брови поползли вверх и глаза округлились. «На кой тебе её видеть? Ты же её даже не знаешь по-настоящему», – спросил он. «Вот и хочу познакомиться с ней по-настоящему. Ты-то, что испугался по этому случаю?» – осмелел Василий. «Тебе что – сорокинских чалдонок не хватает?» – неожиданно улыбнулся Пироженко. «Значит не хватает, раз на твою сестру запал», – откровенно признался Василий. «Опоздал ты, фельдфебель. К сердцу Полины уже давно Зайчиков подбирается», – поддразнил красный командир. Не ожидавший такого ответа, Василий даже растерялся на время, но тут же взял себя в руки и спокойно сказал: «Раз у Полины есть сердце, то оно само ей подскажет, стоит ли к себе этого борова подпускать». «Ладно, давай заканчивать этот разговор. Мне необходимо делом заниматься. А где Полина находится, я тебе не скажу. Не до встреч ей сейчас. Маманя у нас дюже хворая. Сестра день и ночь за ней ухаживает», – высказался Пироженко и добавил: «А то, что у неё появился ещё один воздыхатель, я обязательно передам». «Слушай, а Чернов Иван жив ещё или осиротил своих сыновей?» – вспомнил неожиданно Василий. «Жив, но по ранению из армии отчислен, и переведён на службу в государственные органы», – ответил уже дружелюбнее Пироженко и скрылся в дверях КПП.